Солдат он не видел, — наверное, зарылись в землю.

Справа, откуда именно — Иван не заметил, взвилась сигнальная ракета, — очевидно, ему опять указывали укрытие или направление атаки. И сразу же метрах в пятидесяти взорвался снаряд, потом другой, уже ближе.

Иван дал полный газ, направил танк между сараем и полыхавшим амбаром. Проход был узкий, а может, Иван немного не рассчитал, но только задел бортом угол амбара и, растаскивая охваченные огнем бревна, выскочил на свободное место. «Только бы не вспыхнуло масло».

Панорама, открывшаяся через щель, была не широкая, но достаточная, чтобы представить поле боя. «Пантера» стояла на высоком взгорье, которое спадало вниз и переходило в широкое поле, прорезанное невысоким грейдером. Грейдер, наверное, был проложен по старой дороге, по обе стороны его маячили старые покалеченные вербы. Вдалеке виднелось село, отделенное от поля густыми садами. Грейдер, видимо, делил поле пополам, немецкие траншеи на склоне холма Иван видел, своих — не видел, да и не было времени присматриваться — в этот миг он ощутил удар по лобовой броне, от грохота рвануло в ушах, танк качнуло, и Иван дал полный газ. Он еще успел увидеть на склоне холма лесную посадку и направил машину туда, чтобы хоть немного проехать под ее защитой. Но еще ближе посадки стояла пушка. Она была врыта в землю и хорошо замаскирована — стояла за срубом колодца, в кустах. Странно, но ствол ее еще держался, торчал как исполинский, закопченный палец, поднятый для предостережения кому-то или наказания, и даже болтался обломок шеста на короткой цепи. А вокруг земля была перепахана снарядами, глубокие воронки желтели, как рваные раны.

Иван понял: эта пушка — его гибель. Пушкари даже не ждали, когда он рванется вниз, чтобы расстрелять его с тыла, они засуетились, разворачивая орудие, они уже знали, что эта «пантера» не их, и спешили уничтожить ее. Лихорадочно суетились, но позиция была узкая, они не могли развернуть пушку, сначала надо было вытащить ее из окопа, и они тащили, облепив станины, ствол. Но, поняв, что не успевают развернуть, что «пантера» стремительно летит на них, бросились врассыпную. Перед глазами Ивана была только одна фигура — немец бежал съежившись, втянув голову в плечи, раскинув руки — страх съедал его живьем. Было видно: он ждет удара в спину — гусеницами, пулеметной очередью, уже подыхает, мчит не по эту, а по ту сторону жизненной межи. Трепетал за спиной какой-то лоскут, развевались рыжие волосы, они казались язычками пламени, охватившего голову.

Но в следующее мгновение немец выпал из поля зрения Ивана, «пантеру» резко наклонило на бок, заскрежетала, затрещала под нею пушка — крупповская сталь под крупповской сталью, — потом «пантеру» швырнуло в другую сторону — Иван больно ударился о металлическую кромку сиденья, танк уже преодолел пушечный окоп, перескочил с разгона, однако это не был слепой таран, потому что в последующий миг Иван успел увидеть перед собой глубокую бомбовую воронку, изо всех сил нажал на тормозную педаль.

От резкой остановки что-то загремело в боевом отделении танка, снова загрохотало, и прозвучал скрежет, Иван дал полные обороты и направил, танк в обход воронки. Мысль работала неистово и точно. И все стало обычным, он уже был неотделим от машины, от боя. Неотделим от прошлого, от всего того, для чего когда-то его одели в зеленую гимнастерку, научили смотреть в прицел и триплекс. Он ощутил соленый привкус на губах — крови или пота, ощутил жару, — где-то размещались вентиляторы, но было не до них.