От неожиданности зал онемел. Щеки бедной Габриелы покрылись пунцовой краской. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта немая сцена и растерянность, если бы не решительность Артуро. Артуро, по общему мнению, был хорошим полицейским. Он даже в нерабочее время не мог пройти мимо уличного хулиганства или какого–нибудь беспорядка.

—Убирайся отсюда! — решительно вытолкал он Рамиро за дверь. — Я бы набил тебе морду прямо здесь, да Консуэло жалко. Вон отсюда, подонок!

—Это тебе так не пройдет, я пойду жаловаться в участок! — грозился Рамиро.

Мгновенно были выдворены и «музыканты», требовавшие за труды четыре тысячи боливаров. Вместо четырех тысяч Артуро предложил им три месяца тюрьмы и штраф за нарушение общественного спокойствия. Музыканты предложение обдумали — и исчезли. Спокойствие было восстановлено. Но Габриела так и не смогла прийти в себя от потрясения, ее мучил стыд перед преподавателями и однокурсниками за своего пьяницу–отчима. Первый большой праздник в ее жизни был безнадежно испорчен.

Но неприятности для нее вовсе не закончились скандалом в колледже. Дома их поджидал Рамиро и с порога завопил:

—Я хозяин в этом доме, понятно, и требую уважения! Уважать надо хозяина! А эта полицейская ищейка что здесь делает, пускай идет к себе!

—Папочка, дорогой мой, может быть, ты пойдешь спать, — увещевала супруга Консуэло, но увещеваниям он давно не поддавался. Рамиро желал принять участие в празднике и требовал уважения.

Он с каждым днем становится все более невыносимым. Выпив свою ежедневную порцию спиртного, становился буйным, капризным и драчливым. Дочери требовали от Консуэло прогнать его, но Консуэло и слышать ничего не хотела.

— Он человек неплохой, только пьет много, — неуверенно твердила она. — К тому же вам, девочки, этого не понять: без мужчины в доме трудно.

Семейство уже сидело за столом, и Консуэло подавала праздничный ужин и свое коронное блюдо — свинину с овощами, а Рамиро все не унимался.

— Пускай этот полицейский убирается, не хочу его видеть! Кто здесь хозяин?!

—Из этого дома уйдете вы, а не он, вы! — вскипела Габи. — Мама, сколько можно терпеть его!

—Ого, наша выпускница уже показывает коготки. Она хочет выгнать меня из собственного дома, эта долговязая! — разозлился Рамиро. — Я тебе сейчас такую оплеуху закачу!

И перегнувшись через стол, Рамиро тут же выполнил свое обещание — влепил падчерице звонкую затрещину. Все произошло так неожиданно, что никто не успел ему помешать. Габриела сидела, помертвев от унижения, возле нее хлопотали сестры и мать, а Артуро уже решительно направился к обидчику. Легко приподняв грузного, оплывшего Рамиро, он зловеще приговаривал:

— Нельзя бить женщин, а Габи тем более, больше ты никого здесь пальцем не тронешь, свинья!

Он резким движением бросил Рамиро на пол. Тот тяжело рухнул, увлекая за собой стулья, салфетку с тарелками. Грохот, звон посуды, крики женщин и плач Йоли сопровождали его сокрушительное падение. Распластавшись на полу, Рамиро вдруг замер, то ли притворяясь бесчувственным, то ли в самом деле ударившись затылком о край стула.

Консуэло, минуту назад хлопотавшая возле своей обожаемой Габриелы, вдруг с криком бросилась к распростертому мужу, запричитала над ним, как безутешная вдовица над телом горячо любимого супруга:

— Рамиро, папуля, любовь моя, очнись! Что вы наделали! А ты приходишь в наш дом и так обращаешься с моим мужем! — вдруг набросилась она на Артуро. — Уходи, немедленно уходи отсюда.

Консуэло была вне себя от горя и осталась глуха и к упрекам дочерей, и к разумным доводам Артуро:

—Сеньора, в чем я виноват? Разве не это животное только что ударило вашу дочь? Или это был дух святой?

—Это наше семейное дело, оно тебя не касается, ты здесь лишний, — в сердцах выговаривала она Артуро.