Между тем Рамиро быстро очнулся и, злобно отталкивая жену, посылал на голову обидчика самые страшные проклятия и угрозы завтра же отобрать у него жетон полицейского и отправить в тюрьму. Удрученному Артуро ничего не оставалось, как уйти, но, услышав проклятия ожившего Рамиро, он вернулся от двери и склонился над все еще распростертым телом, пообещав лишить его жизни, если он когда–нибудь ударит женщину, особенно Габи. В доказательство Артуро поднес к его носу свой внушительный кулак. Консуэло снова запричитала, умоляя его уйти, Рамиро изрыгнул новый поток ругательств и проклятий. Артуро наконец удалился. Но и после его ухода Рамиро не угомонился, и в семье не воцарилось мира и согласия.

Дочери хором упрекали Консуэло, и эти упреки больно ранили ее. А главное, на них трудно было найти оправдания.

—Как ты могла так обидеть Артуро, ведь он нам не чужой, — со слезами в голосе выговаривала ей Габриела. — Артуро водил меня в школу и заботился о нас, когда ты уходила на работу. А сейчас он защищал нас от твоего бесноватого мужа.

—Я отныне знать не желаю этого мерзавца? — брезгливо скривила губки Марисоль.

Но самый безжалостный удар нанесла Эстер:

— Однажды ты прозреешь. но будет уже поздно, мама. Сегодня ты выгнала Артуро, а завтра придется выгнать их дома нас.

Консуэло хранила упрямое молчание.

На утро Рамиро, гонимый жаждой мести, отправился в полицейский участок. Чтобы эту жажду вполне удовлетворить, ему мало было испортить Артуро карьеру. Нет, он мечтал посадить его в тюрьму, ни больше ни меньше.

Но дома Габриела, Эстер и Марисоль уже стро¬или планы контратаки: разве могли они позволить испортить карьеру Артуро, своему единственному другу и защитнику. Они шептались в своей комнатке, чтобы не услышала мать. Доверчивые и откровенные отношения Консуэло с детьми были нарушены.

Стоя на пороге, Консуэло кричала вслед мужу:

—Что ты задумал, жизнь моя, куда ты пошел?

Комиссар Лопес, начальник Артуро, сразу понял, что дело плохо, свидетелей того, что Рамиро терроризировал семейство и избивал падчерицу, не было. Артуро явно превысил свои полномочия и нарушил закон. При всей его слабости к Артуро, Лопес ничего не мог сделать, закон для него был превыше всех личных симпатий, даже превыше истины. И все же он попытался уломать Рамиро:

—Сеньор Рамиро, давайте уладим все мирным путем. Индеец немного погорячился. Индеец, я уверен, ты извинишься и пообещаешь, что подобное больше не повторится, правда?

—Ладно, Рамиро, хорошо. Клянусь, я тебя убью, если ты еще…

—Вот видите! — взвизгнул Рамиро. — Это дикий полицейский. Он меня чуть не убил. Если вы его не посадите в тюрьму, я дойду до президента, а вы будете соучастником, клянусь!

Лопес устал от воплей Рамиро и потерял последнее терпение: Индеец был, как всегда, упрямей осла, и склонить его к миру с этим скандалистом невозможно. Он с угрюмым видом предложил Артуро сдать жетон и удостоверение — другого выхода у него не было. Артуро за годы службы привык ко всему: он видел торжествующую несправедливость, когда преступники выходили сухими из воды, а невиновных осуждали по недоразумению. Он в сердцах бросил на стол жетон полицейского и удостоверение:

—Ты меня выгоняешь, Лопес, а эта скотина будет спокойно разгуливать на свободе. Может, еще медаль ему навесишь?

И вот когда, казалось бы, положение было безнадежным, Рамиро торжествовал и ухмылялся в лицо Индейцу, Лопес впал в мрачную угрюмость, а Индеец собирался уйти из участка, может быть, навсегда, в дверях кабинета неожиданно появилась Габриела. Она встала в дверном проеме, как сама статуя Возмездия — прямая, с каменным лицом, на котором была написана такая гордая решимость, что все присутствующие невольно оцепенели и с изумлением уставились на нее.

—Комиссар, — громко объявила Габи.