Белый катер стремительно таял в обсидиановй дали Акколя. Вот он совсем исчез из виду. Лиза резко повернула голову. В поредевшей листве между кустов мелькнул ярко-рыжий лисий хвост.

* * *

— Я пойду с тобой.

— Нечего тебе там делать.

— А вдруг ты под лед провалишься.

— С чего бы?

— Лис!

— Янар, иди домой. Оставайся с матерью. Я буду через пару часов.

* * *

В поселке Акколь схватывается льдом — толстым, крепким. По нему бегают на лыжах и катаются на коньках. Лед уходит дальше, почти до самого поворота. И там становится все тоньше, пока совсем не кончается. И начинается темная холодная вода зимнего Акколя.

Туда и уходил Лис. Останавливался там, где внутренняя чуйка говорила, что дальше уже опасно, что лед тонок и может треснуть. Стоял, засунув руки в карманы, и смотрел. Туда, где должен располагаться одинокий домик егеря. Где его Лиса.

Ему было плохо, когда он понял, что не сможет переубедить Лису. Ему было очень плохо, когда уезжал от нее. Но по настоящему плохо Лису стало, когда замерз Акколь. И исчезла даже теоретическая возможность попасть к ней.

Вот тогда Лису стало хуево окончательно. Чтобы не сойти с ума от мыслей о том, как она там одна, он придумывал себе кучу занятий. Наконец-то починил машину — старенький джип, который стоял без дела уже второй год, все руки не доходили закапиталить. С началом сезона работы горнолыжной базы нахапал себе там столько смен, сколько смог. Драконил Янара по поводу школы и подготовки к экзаменам. А когда становилось совсем невмоготу, уходил на край озера, где заканчивался лед, и смотрел в сторону, куда уходила черная гладь Акколя.

Лис стоял там долго, пока не замерзал окончательно. Там ему становилось немного легче. Словно он приближался к Лисе, и канат, который струной натянулся в его сердце, немного ослабевал, давая возможность чуть свободнее дышать.

Теперь Лису казалось, что он не сделал все, что мог, чтобы убедить Лису. Может, надо было вообще просто взять — и силой забрать ее оттуда, хоть на плече и связанной!

Если бы он знал, что ему будет так плохо…

А ведь Лис в какой-то момент, как мальчишка, обиделся. Что Лиса не прислушалась к его словам. Что не откликнулась на его просьбу. Так, будто Лис, его слова, его мнение, его желание — для Лисы это ничто. Ничего не значит. Что он сам для Лисы — никто, и не значит вообще ничего. Кому это не будет обидно?

Какой же это все теперь казалось чушью собачьей. Все эти обиды и прочее. Когда на другой чаше весов — сводящие с ума беспокойство за нее и тоска по ней. И ощущение полной безнадежности и безысходности.

Лис чего только не передумал от тоски. Ну как можно попасть туда, в домик егеря?

По воде — невозможно. Зимой невозможно в принципе, а сегодня Акколя особенно неспокойный. Вполне вероятно, на Юге шторм.

По суше — возможно. Если ехать вдоль берега, а потом долго-долго идти, то придешь к забору из сетки. Это начала заповедника, там висит табличка. Если пойти вдоль забора, который берет начало от берега Акколя, в противоположную от озера сторону, то в какой-то момент забор закончится. Лис это не знал доподлинно, но так подсказывала логика. Не мог же этот забор там тянуться на десятки километров в тайге. Положим, найдется конец забора. Можно в поселке попросить снегоход — Лис знал несколько человек, у которых в хозяйстве есть такой зверь. Дальше что?

А дальше пробивать путь по непролазной тайге. Снега пока не столько, чтобы потонуть можно было. Не февраль же. Пробиться теоретически можно. Сложно, опасно, но можно попробовать. Вопрос в другом. Это же по территории заповедника придется идти. На входе тоже егерь сидит, и с ним не договоришься. А если в обход — все равно останутся следы, зима же.