Но сейчас у нее было единственное желание – убежать отсюда далеко‑далеко. Она проглотила слюну. Ноги дрожали, но она высвободилась из объятий Демарко. Она все сделает сама, причем достойно. Она выдержит и не упадет в обморок.
Снег скрипел под ногами. Один из полицейских отступил назад, второй поднял голову, она чувствовала на себе его взгляд, хотя не смотрела в его сторону. Она не отрываясь смотрела на тронутую снегом шапку коротких темных волос. Молния на пакете была спущена до уровня груди женщины. Эбби успела рассмотреть красную водолазку, крупную золотую сережку в левом ухе и золотой крестик под подбородком.
Один полицейский, пробормотав что‑то, отступил на несколько шагов назад. Она услыхала мягкий щелчок и ощутила запах сигареты.
Эбби внимательно смотрела на лицо мертвой женщины. Глаза закрыты, ресницы белые от мороза; кожа синюшного цвета, потрескавшиеся черные губы, лед на темных, почти черных волосах.
Глядя на труп, Эбби ничего не чувствовала. Это была не Лиза.
7
Очнувшись, Лиза решила, что она в каменном склепе. Как она ни моргала, различить ничего не могла. Было темно – хоть глаз выколи, а воздух холодный и колючий, как сухой лед. Вокруг по‑прежнему бесновалась вьюга, она слышала, как ревел, подвывая, ветер, но лицо и тело ничего не чувствовали.
Ни боли, ни неудобства.
Должно быть, она умирает.
Она читала, что смерть от переохлаждения довольно безболезненная. Все начинается с того, что у человека путаются мысли, он теряет дорогу и ходит по кругу, через какое‑то время наступает апатия, а потом его одолевает невероятное желание заснуть. Температура тела падает, кровь не достигает конечностей, пульс замедляется, руки и ноги деревенеют и перестают повиноваться. Некоторые замерзают, пытаясь развести костер, – их так и находят сидящими на санях или прислоненными к дереву.
Конец не так плох, если незачем больше жить. Но она еще не все завершила в этой жизни. Она должна довести до конца нечто очень важное.
Она попыталась пошевелиться и дотянуться до упряжки, поискать папку с документами, но тело отказывалось повиноваться. Тепло неотвратимо уходило из тела, несмотря на ее отчаянные попытки держать себя в руках. Она понимала, что превращается в кусок замерзающего мяса.
Где‑то в самой глубине угасающего сознания проплыла мысль о сестре. Прилетит ли она на Аляску, когда узнает о ее исчезновении? Вряд ли – после ссоры четырехлетней давности. Но потом она вдруг вспомнила: как‑то на Рождество они тоже страшно поссорились – она не смогла вспомнить причину, – и Эбби сказала, что никогда в жизни больше с ней не заговорит. Но через полтора месяца Лизу с приступом аппендицита увезли на „скорой“ в больницу, и Эбби была первым человеком, которого она увидела рядом, очнувшись от наркоза.
– А я решила, ты больше никогда не захочешь меня видеть, – сказала Лиза слабым голосом.
– Я просто не могла отказать себе в удовольствии поговорить с тобой, когда ты ничего не сможешь возразить, – ответила Эбби. – Так хорошо, когда ты молчишь.
Лиза закрыла глаза. Дыхание начало замедляться. Из последних сил она стала молиться, чтобы Эбби продолжала ее ненавидеть. Пусть жгучая ненависть не позволит ей вылететь к ней на помощь.
8
В полицейском „эксплорере“, который то и дело заносило, они возвращались в Лизин дом, а женский труп был отправлен самолетом в Анкоридж на вскрытие.
– Мы должны были соблюсти формальности, – злилась Демарко.
– Но должны же вы хотя бы предполагать, кто эта женщина, – настаивала Эбби. – Разве никто не заявлял о ее исчезновении?
Демарко хмыкнула, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю, но казалось, что она готова лупить по нему изо всех сил. |