Мы вечно переезжали. Жить приходилось то в Италии, то в Австралии, то на Британских островах… Бабушки и дедушки разговаривали на разных языках. Уклад жизни у них совершенно разный. С ранних лет приходилось адаптироваться… Зато все родственники меня всегда любили.
— А что еще нужно ребенку?
— Я ни на что не жалуюсь. У меня было счастливое детство… Но детство кончается. И становится ясным, что чего-то ты по тем или иным причинам недобрал, к чему-то оказался неготовым. Самостоятельная жизнь становится серьезным испытанием. Таким испытанием для меня стал Лондон. Красивейший город, умнейшие люди, многому научившие меня. Но, живя в Лондоне, я полностью утратила радость.
— Были проблемы? — спросил Линк.
— Без проблем не бывает. Возможно, проблемы были во мне, — уклончиво ответила Даниэла. — А почему уехал ты, Карл? Из-за деспотизма своего отца?
— Ну, не только из-за этого. К характеру отца я уже за столько лет притерся, да и он с годами стал относиться ко мне ровнее.
— Какой он, твой отец? — спросила Даниэла.
— Большой, сильный и красивый мужчина, — с явной гордостью ответил он.
— Но у мамы ты был любимцем?
— Чака мама любила не меньше, — сообщил Линк.
— Но у Чака помимо любви матери была и любовь отца. Ты не ревновал?
Молодой мужчина холодно блеснул серо-зеленым взглядом.
— Видишь ли, в чем дело, Даниэла, любовь отца для Чака с ранних лет была таким же тяжелым испытанием, как и отцовская предвзятость по отношению ко мне. Представь, каково постоянно жить в напряжении, что рискуешь не оправдать надежд такого деспотичного и невоздержанного человека, как Бен Мастерманн, не иметь возможности делать то, к чему лежит душа. Это стало очевидным, когда отец ввел в дом Шерил. Чаку, как и мне, это не могло понравиться. Но Чак вынужден сохранять нейтралитет, чтобы не рисковать семейными узами. А у меня, как у вечного мятежника, больше возможностей выразить свое отношение к происходящему.
— Понятно… А кому из вас троих посчастливилось стать любимчиком Шерил? — хитро спросила Даниэла.
Линк изумленно посмотрел на девушку, тогда как она выжидающе смотрела на него.
— Надеюсь, ты не ждешь от меня ответа, — пробормотал он.
Даниэла заливисто захохотала, откинув голову назад. Отсмеявшись, она спросила:
— Значит, бегство ты считаешь приемлемым методом разрешения внутрисемейных противоречий?
— Если быть до конца честным, то мое бегство произошло много лет назад. Я лишь формально оставался обитателем «Гилгарры».
— И отец с братом не препятствовали твоему отчуждению?
— Чак призывал меня передумать, отца мое решение уехать очень задело. Я думаю, им сложно придется после моего отъезда, — предположил Линк.
— По-твоему, Чак и отец без тебя не справятся? — с иронической улыбкой спросила Даниэла.
— Не в этом дело. Они справятся в том, что касается вопросов управления «Гилгаррой». Но я своим поступком нарушил привычный ход вещей, то есть поставил под сомнение весь уклад дома. Отец уже не молод, а гибкостью и покладистостью он и прежде не отличался. Так что, полагаю, ему непросто будет примириться с новым положением дел… Надеюсь, на этом у тебя закончились вопросы?
— На текущий момент вопросов больше нет, — улыбчиво ответила Даниэла. Она легко ступала по гравию. Ножки в бирюзовых сандалиях смотрелись медово загорелыми. — Тебе следовало сказать, что и Лили будет тут, — упрекнула она спутника, увидев спешащую к ним навстречу кузину Аланы, Лили Денби. |