|
— Прекрасно! — усмехнулся в седую бороду старец и снова посмотрел на нас: — Итак, дети мои, настал черед чаш, — и он, подняв с алтаря первую, протянул ее жениху. — Напиток горя горек, как и беда, способная просочиться в вашу жизнь, — комментировал жрец пока Варг пил налитую в сосуд гадость, ее остатки по традиции он подал мне, причем было там на самом дне, за что я мысленно поблагодарила мужчину. И, несмотря на вкус, стойко сделала глоток. — Напиток радости сладок! — продолжал вещать храмовник, угощая нас из второй чаши. — Ее содержимого мне, наоборот, досталась большая часть, что вызвало улыбку. Ведь получалось, что эррисар готов разделить горе и радость вовсе не пополам, как предписывают законы брака. Но, к счастью, в чаши никто не заглядывал и не вымерял количество, а мне пить апельсиновый сок нравилось гораздо больше, чем отвар из какого‑то горького растения. — Разломите лепешку, — приказал он. И, одновременно взявшись за мягкий хлеб, мы сделали, что требовалось. — А теперь накормите друг друга!
Хм, к этому я была не готова, у нас на свадьбы пекли кекс, который молодые делили и ели сами, а тут вот как, значит. Есть с чужих рук было очень непривычно, но, как ни странно, отвращения сей процесс у меня не вызвал. Когда же будущий муж осторожно убрал с уголка моих губ прилипшую крошку, я смутилась. И, желая скрыть это, принялась кормить его, внимательно наблюдая за тем, как мужчина пережевывает пищу, как движутся его плотно сжатые губы, как ходит кадык на могучей шее. И было во всем происходящем что‑то особенно интимное, что ощущение неловкости лишь усилилось. Когда мы наконец разделались с лепешкой, я выдохнула с облегчением. — Прекрасно, дети мои, просто прекрас-с-сно! — прошептал довольный старец и, вновь став торжественно-серьезным, громко проговорил: — Да пребудет с вами свет и небесная благодать Сияющего! — и он раскрыл книгу, из которой полился вышеупомянутый свет, окутывая золотистым сиянием алтарь и всех, кто рядом с ним находился. Сотканные из мерцающего тумана венцы, которые придерживали за призрачные нити свидетели, стоящие позади нас, полыхнули ярче, и мне показалось, что от «корон» струится мягкое тепло, которое впитывается в волосы, кожу… проникает до самого сердца, бережно согревая его. А потом пришла боль: короткая, как вспышка, но весьма ощутимая. Не вскрикнула я только чудом. Удивленно посмотрела на Варга, изучавшего книгу, потом на жреца, и тот снизошел до тихого пояснения: — Кириты, леди. Это брачный рисунок, проступивший на ваших запястьях благодаря испитым зельям и магии света. Вот тебе и разница в традициях! У нас в чашах подавали просто соки, а на пальцы надевали обручальные кольца. Тут же все было иначе, хотя у Уны я, помнится, видела перстень, значит, одно другому не мешало. Мельком взглянув на наши с женихом руки, я отметила замысловатый золотистый узор, появившийся на коже, но внимательней рассматривать не стала, решив, что изучу его позже. Ощущение, что это не последний сюрприз местной вариации венчания, нарастало, и для смелости я уже сама сжала ладонь эррисара. — Распишитесь в книге таинств, — сказал храмовник, протягивая нам перо. Сияние, наградившее нас «татуировками» стремительно таяло, и мы прекрасно видели желтоватые листы, разлинованные под даты со стоящими напротив именами. Когда были сделаны требуемые росчерки, ведущий обряда захлопнул книгу и во всеуслышание объявил нас мужем и женой, не забыв сообщить при этом, что отныне я буду носить фамилию Лиам. А потом он разрешил жениху поцеловать невесту. Я замерла, не в силах побороть накативший страх с примесью предвкушения. Ведь опыт мой оставлял желать лучшего, а тут взрослый мужчина, который не один год тренировался, ублажая своих любовниц. Мысль об этих леди вызвала чувство брезгливости, и когда Варг, приподняв мой подбородок, наклонился, я скривилась. |
