|
Подобные вам люди так часто делают. Можно, конечно, и так, если вы стремитесь к тупой самодовольной самоудовлетворенности. Однако реку я вам, мистер Квистгор, что даже ваш пленум может протекать. Даже в пленум, cher maitre, можно проникнуть снаружи. Может случиться, что в ваш пленум хлынет новое, сменив собой старое, то, что было в нем прежде. Нет человека, мистер Квистгор, чей пленум был бы непроницаем для шила Божьего промысла. Подумайте, к примеру, в какой ситуации находитесь вы сейчас. Ваш дом расположен на Ясной улице, вы сидите там в компании своего хорошего песика (что не вызывает сомнений), а также симпатичной жены и загорелых сыновей (что вполне возможно), и я вполне допускаю, что во дворе у вас стоит «плимут фьюри» цвета «темный металлик», и вы обмениваетесь в семейном кругу мнениями, стоит Национальной ложе покровителей сельского хозяйства строить новый молельный дом или нет, нужно детям становиться томистами или нет, надо насосу больше смазки или нет. Уютная американская сценка. Однако я, Джейн Виллъер де Лильадам, имею в своем распоряжении ваш, мистер Квистгор, телефонный номер. Подумайте, что это значит. Это значит, что я могу в любой момент пронзить ваш пленум телефонным звонком, для чего мне достаточно набрать 989-7777. Вы, мистер Квистгор, совершенно правы, рассматривая такую ситуацию как угрожающую. В тот момент, когда я введу дискурс из моего п. д. в ваше п. д., вашесть вас разбавится. Чем больше я буду вводить, тем больше вы будете разжижаться. Вскоре вы будете председательствовать над пустым пленумом, вернее, чтобы не пользоваться таким противоречивым понятием, над бывшим в смысле вашести пленумом. По сути, вы в моей власти. Я бы предложила вам сменить телефонный номер на тот, что не значится в справочниках.
Искренне ваша, Джейн
Пол пока поставил новую штуку к нашей стенке. Новая штука – грязное, обширное убожество, исполненное в белых, беловатых и белесых тонах, – стояла у стенки. – Интересно, – сказали мы. – Убого, – сказала Белоснежка. – Убого, убого. – Да, – сказал Пол. – Я думаю, это одна из моих наиубожейших штук. – Не такая, конечно же, убогая, как вчерашняя, – заметила она, – но, с другой стороны, убожее некоторых других. – Да, – сказал Пол, – в ней имеется определенное убожество. – Особенно убого в левом нижнем углу, – сказала она. – Да, – сказал Пол, – я даже готов вышвырнуть ее на рынок. – Они становятся все убожее, – сказала она. – Убожее и убожее, – радостно подхватил Пол. – Опускаясь в неизведанные глубины убожества, где не ступала еще нога человеческого разума. – Крайне интересно как социальный феномен, – сказала Белоснежка. – В самый разгар того, что известно как абстрактный экспрессионизм или живопись действия и так далее, когда большинство художников объединились в единую школу, ты упорно придерживался образа. Это, как мне кажется – насколько я помню, такую живопись определяли как «живопись четких контуров» – вполне подходящее определение, несмотря даже на то, что многое остается за рамками, и мне кажется крайне любопытным, что в последние несколько лет вновь потоком хлынули работы, выполненные в манере «четких контуров». Не знаю, захочешь ли ты сам прокомментировать это, но лично мне представляется крайне любопытным, что ты, кто всегда был абсолютно уверен в себе и своем образе, являлся одним из самых ранних представителей, едва ли не основателем этой школы, если только можно тут говорить о какой-то школе. – Я всегда был абсолютно уверен в себе и своем образе, – сказал Пол. |
