И он проталкивает ее за турникет. Я остаюсь стоять за ним, чуть скособочась, чтобы Биби видела, как я машу ей.

— Пошли, — говорит, отодвигаясь в сторону, Осано.

Биби в последний раз оглядывается на меня. И исчезает.

Осано кричит:

— Пошли, малыш. Винченте даже мотора не заглушил. Мы опаздываем.

— Куда?

— А ты думал — куда? На работу. Кому нужен Нью-Йорк, когда существуют Милан и Париж?

Я иду за ним.

Миланский аэропорт Линате расположен неподалеку от центра города. Вместо привычных длинных, пустоватых отрезков скоростных автострад мы катим по обыкновенным городским улицам, и они становятся все более тесными, а здания вокруг — все более высокими и старыми. Но затем Винченте выныривает из города. До ателье Осано нам ехать, как выясняется, еще сорок минут. Мы въезжаем в небольшую промышленную зону и в конце концов останавливаемся перед двухэтажным зданием с застекленным фасадом. Сквозь стекло видны конструкции из стальных труб, лестницы и коридоры. Тут вполне мог бы размещаться заводик, производящий застежки-молнии или компьютеры. На то, что это штаб-квартира Осано, указывает лишь бронзовая табличка с выгравированным на ней именем. Большую часть поездки Осано помалкивает. Да и теперь, выбираясь из машины и пересекая парковку, ничего мне не говорит.

Перехожу на трусцу, чтобы не отстать от него.

На лестнице Осано останавливается и спрашивает, сколько сейчас времени. Часов у меня нет, но я вспоминаю — те, что вделаны в приборный щиток «рейндж-ровера», показывали двенадцать.

— Так, у меня через полчаса совещание. Пойдем, посмотришь мастерские.

Мы входим в ярко освещенную студию — трубки дневного света на потолке, привинченные к столешницам шарнирные настольные лампы. Пятеро сидят за чертежными досками, еще десять человек кроят или шьют. Закройщики ближе всех к двери; склоняясь над большим столом с резиновым верхом, они работают с выкройками. В середине комнаты — две женщины со швейными машинками. В дальнем ее конце еще две подшивают вручную наряды, с виду почти готовые. Только этих двух я и узнаю: они летели с нами из Парижа в Женеву.

В каждой из частей комнаты свои манекены, одетые либо в бумагу, либо в приблизительно завершенные платья из дешевой ткани. На тех, что стоят в дальнем конце, платья совсем уже готовые. Оглядывая эту настоящую студию дизайнера, я гадаю, какая роль ожидает в ней меня.

Осано кивает в направлении женщины, стоящей за чертежной доской. Она всего на несколько лет старше меня, пострижена небрежно, в весьма недешевой парикмахерской. Ее высокий стул на колесиках похож на конторский, при нашем приближении она отъезжает от доски и разворачивается, чтобы поздороваться. Осано расцеловывает ее в обе щеки, называя, по-английски, «дорогушей», но меня представляет по-итальянски. Похоже, объясняет ей, что я буду работать в показе. Пока он разглядывает ее рисунок, изображающий женский костюм, женщина разглядывает меня. Я протягиваю руку.

— Рад познакомиться с вами.

— Кэти. Здравствуйте.

Не понимаю, почему меня удивляет, что она англичанка, родом откуда-то из-под Ньюкасла. Она так и не отводит от меня глаз, и я внутренне съеживаюсь.

— Мы что же, собираемся на этот раз выставлять мужскую одежду? — спрашивает она.

— Я не модель, — отвечаю я. И неизвестно зачем добавляю: — Сестра, та да.

Осано, обернувшись, говорит:

— Он будет работать со мной. Это… — он постукивает пальцем по ее рисунку, — это кусок дерьма. Где оригинал?

Кэти застывает, но тон ухитряется сохранить спокойный:

— Сейчас посмотрю.

Сунув руку под доску, она вытягивает старый конверт с карандашным наброском на обороте.