– Четкий ритм. Но почему мы танцуем, Винсент?

– Ницше говаривал, что, когда дела становятся хуже некуда, остается либо расхохотаться, либо сойти с ума, а мы выбрали танец.

Им обоим хотелось многое сказать друг другу, но обстоятельства к этому не располагали. И без того слишком много всего было уже сказано. И слишком многое успело случиться. Все это требовало осмысления.

Пес, удравший из своего двора, со всех ног бросился бежать к берегу моря. Никаких особых планов у него не было, торопиться было некуда. Он просто бесцельно несся вперед. Пляж был идеальным местом для такого забега – гладкий, ровный, покрытый мягким, приятным для лап песком. Псу было особенно по душе резвиться здесь ночью – берег становился пустынным, а те немногие из людей, кто оказывался поблизости в такую пору, не обращали на него внимания, не кричали на него и не пытались подманить. Они смотрели ему вслед и возвращались к своим делам. Разве что кто-нибудь, мимо кого он пробегал бодрой рысцой, протягивал руку и гладил его по спине. Словом, это было здорово – наслаждаться жизнью на пляже после наступления темноты.

Пес пробежал мимо танцующей пары, потом немного дальше ему пришлось обогнуть костер, который почти уже догорел и у которого сидели на корточках несколько молодых людей. Из их приемника лилась музыка, звуки которой тонули в этом огромном пространстве между темным небом и черным морем, но пес с его тонким слухом уловил музыкальные ритмы давно, когда был за километр отсюда. Они потом долго его преследовали. Музыка словно подгоняла его. В этот поздний час далеко окрест только и слышалось, что шум волн, свист ветра, звуки музыки и топот собачьих лап по мягкому песку.

Этрих-старший заметил пса, пробегавшего мимо. Казалось, его манила песня, которая раздавалась с дальнего конца пляжа.

Этрих-младший сидел спиной к морю и собаку не видел. Он сосредоточенно глядел в костер и думал: «Наконец это случилось со мной на самом деле». Но он плохо себе представлял, как теперь с этим быть, и ему потребовалось немало времени, чтобы в его смятенном сознании все встало на свои места.

Пробежав еще с полкилометра, пес остановился, поднял голову, словно к чему-то прислушиваясь, и уверенно повернул в сторону города. Море осталось позади, и по мере того как пес от него удалялся, шум волн делался все тише и тише. Вдоль сонных улиц высились дома. В некоторых окнах горел свет. У одного из освещенных окон на верхнем этаже дома за столом сидела женщина в плаще и плакала. Перед ней горела единственная свеча. Собака промчалась мимо. Женщина протянула руку и сняла пальцами нагар с фитиля.

Пес мчался вперед. Он миновал город. Вот уже и Америка осталась позади. Он пронесся по поверхности Атлантического океана, по изрядной части Европы, пока не очутился в Вене. Следующим утром на восходе солнца он остановился под окном большого дома. Его розовый язык словно тряпица свисал из открытой пасти. Пес дышал тяжело и шумно, но вовсе не от усталости. В радостном возбуждении он уселся возле дома и не мигая уставился на дверь. Прошло не меньше десяти минут, и вот чья-то рука раздвинула занавески, кто-то выглянул наружу, заметил пса, улыбнулся. Ему помахали, но пес никак на это не отреагировал. Он сидел не шелохнувшись и чего-то ждал.

– Изабелла, подойди к окошку, я хочу кое-что тебе показать, – грустно произнесла старая женщина, обращаясь к внучке.

Они долго, несколько часов кряду, разговаривали, а потом заснули рядом, взявшись за руки, совсем как бывало в прежние времена.

Старушка, проспав всего несколько часов, встала свежей и отдохнувшей, готовой ко всему, что сулил ей новый день. Поднявшись с постели, она хотела было тотчас же разбудить внучку, чтобы еще хоть немного с ней поговорить. Но у Изабеллы даже во сне вид был утомленный и измученный. Так что бабушка принялась наводить порядок в комнате, поставила кое-какие вещи на место, включила электрический чайник.