|
Он построит себе в стране снов второе тело, которое позднее станет видимым и для других, как бы странно для тебя сейчас это ни звучало. Это можно осуществить благодаря определенным методам, – он указал на «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи и улыбнулся, – которым я тебя научу, когда твое тело созреет и его не надо будет больше связывать. Кто знает эти методы, тот в состоянии порождать призраков. У неко торых людей это «становление видимым в другом мире» происходит непроизвольно и беспорядочно, так, что почти всегда только одна их часть оживает по ту сторону, чаще всего – рука. Нередко она выполняет бессмысленные действия, потому что голова при этом отсутствует… И те, кто наблюдают эти действия, осеняют себя крестным знамением, охраняя себя от дьявольских наваждений. Ты спросишь: как это рука может что‑либо делать без того, чтобы об этом не знал ее владелец?… Видел ли ты когда‑нибудь, как хвост, отброшенный ящерицей, извивается в яростной боли, в то время, как ящерица находится рядом, совершенно безучастная ко всему происходящему? Так происходит и в этом случае!
Мир по ту сторону точно так же действителен (или недействителен – сказал барон почти про себя), как и земной. Каждый из них – только половина, вместе они составляют одно целое. Ты знаеше предание о Зигфриде. Его меч был сломан на две час– ти. Коварный карлик Альберих не мог соединить их, потому что он был лишь земным червем, но Зигфрид смог это сделать. чтобы получилось одно целое – тайна, которою должен разгадать каждый, кто хочет стать рыцарем. Тот потусторонний мир даже еще реальнее, чем этот, здесь, на земле. Этот последний – отражение другого, лучше сказать, земной есть отражение потустороннего, а не наоборот. Что по ту сторону справа – от указал на свой зоб, – здесь слева. Теперь ты понимаешь? Тот другой был также мой двойник. Что он тебе говорил, я впервые узнал только из твоих уст. Это шло не от его знания, еще меньше – от моего. Это пришло из твоего! Да, да, мой мальчик, не смотри на меня так удивленно! Это исходило из твоего собственного знания! И более того, – он ласково провел рукой по моим волосам, – из знания Христофора в тебе! То, что могу сказать тебе я – одно рациональное животное другому – просто исходит из человеческого рта и достигает челвеческого же уха и исчезает, когда истлевает мозг. Единс– твенная беседа, которая может чему‑нибудь научить, это беседа с самим собой. И то, что у тебя произошло с моим двойником – это и была беседа с самим собой. То, что может сказать тебе человек, – это либо слишком мало, либо слишком много. Это либо слишком рано, либо слишком поздно – но всегда в тот момент, когда душа твоя еще спит. Ну, мой мальчик, он снова склонился над столом – теперь посмотри на себя Ты так и бу– дешь целый день бегать в одной рубашке?
IV. ОФЕЛИЯ
Воспоминания о моей жизни стали для меня сокровищами: я извлекаю их из глубоких вод прошлого, когда пробивает час взглянуть на них, и когда можно рассчитывать на послушную мне руку с пером, которая сумела бы их записать. Потом, когда слова начинают литься одно за другим, я воспринимаю их как повествование какого‑то другого рассказчика, как игру со сверкающими драгоценностями, струящимися сквозь ласкающие пальцы моей памяти. Тусклые и блестящие, темные и светлые… я созерцаю их с улыбкой… Ведь я навсегда переплавил свой труп в меч… Но среди всех остальных есть один драгоценный камень, над которым я имею очень слабую власть. Я не могу играть с ним, как с другими; сладостная обольстительная сила матери‑земли исходит от него и проникает в мое сердце. Он, как александрит, – темно‑зеленый днем, но внезапно становящийся красным, когда тихой ночью всматриваешься в его глубину. |
