Впрочем, долго раздумывать над этим новым ощущением Амундсену не пришлось — они с Куком уже входили в каюту начальника экспедиции. В ней, в отличие от каюты, где содержались сумасшедшие, было светло: на полке горела достаточно яркая керосиновая лампа. Ее дергающегося света хватало, чтобы вошедшие могли как следует разглядеть лицо полулежавшего на койке немолодого уже мужчины — бледное, изможденное, с ввалившимися темными глазами, с синеватыми кругами под ними и такой же синевой вокруг губ. Не менее пугающим было и выражение этого лица: на вошедших в каюту врача и штурмана смотрел не просто измученный физически, а совершенно отчаявшийся и давно расставшийся со всякой надеждой на спасение человек, в котором с трудом теперь можно было узнать энергичного и полного далеко идущих планов исследователя, год назад убеждавшего Руала в том, как ему повезло отправиться в экспедицию под его началом. На розовом одеяле лежало несколько исписанных листов бумаги и карандаш.

— Входите, док. Добрый день, Руал, — тихим и слабым голосом поприветствовал де Герлах вошедших. — Извините… за беспокойство.

Фредерик Кук помрачнел еще больше — особой кротостью раздражительный начальник экспедиции не отличался, даже когда на судне все было хорошо, а уж после того, как "Бельгика" вмерзла в лед, он и вовсе забыл о вежливости. Но теперь у ученого, похоже, совсем не осталось сил для ругани.

— Что за глупости, Адриен, у меня работа такая — обо всех вас беспокоиться, — проворчал Кук, подходя к койке и протягивая руку к запястью больного. Но де Герлах лишь раздраженно отмахнулся от его попыток нащупать пульс:

— Оставьте, не надо! Я вас не для того позвал, я и сам знаю, что со мной все плохо. Мне нужны свидетели, чтобы подписать завещание.

Фредерик едва заметно кивнул, мысленно соглашаясь с исследователем, что эта мера будет совсем не лишней, но вслух продолжил спорить с ним все тем же ворчливым, но бодрым голосом:

— Опять глупости, рано вам еще завещания составлять! Мы, конечно, подпишем, для порядка, но вам оно все равно не пригодится…

— Очень бы хотел, чтобы вы были правы, но… — Адриен ненадолго прикрыл глаза, словно собираясь с силами, а потом снова открыл их и протянул врачу верхний лист бумаги с карандашом. — Подписывайте. А потом ты, Руал. И… вот еще что. Наш капитан сегодня тоже завещание написал и прислал сказать, что передает мне командование над всеми матросами… Потому что первый помощник слишком слаб. А я тоже не могу больше руководить, мне осталось от силы неделя или две… нужно назначить кого-то главным, кого-то, кто пока еще может…

Герлах говорил все медленнее, с трудом ворочая языком и на глазах теряя силы. А Руал, слушая его, внезапно обнаружил, что к нему как будто бы возвращаются надежда и желание действовать. Кроме того, он понял, что именно сейчас, пока де Герлах еще не назначил никого своим преемником, у него есть шанс получить самую настоящую свободу действий — и что упускать этот шанс ни в коем случае нельзя.

— Господин де Герлах, вы правы! — воскликнул молодой человек, подскакивая вплотную к койке умирающего исследователя. — Вам сейчас тяжело распоряжаться, но я справлюсь! Я обязательно со всем справлюсь, обещаю вам!

Адриен поднял на Амундсена глаза. В них читалось удивление, однако его нельзя было назвать слишком сильным. Хотел ли он назначить начальником кого-то другого или же как раз и собирался поручить это молодому, но толковому штурману и удивление у него вызвало то, что тот сам об этом догадался, Руал так никогда и не узнал.