На мгновение Роберт зажмурился, а потом, продолжая делать вид, что ничего не слышал, принялся снова поправлять ремни и сильнее натягивать на руки меховые варежки. Отдыхавшие возле него собаки после выстрела вздрогнули и прижали уши, но затем приподняли головы и начали неуклюже вставать на непослушные лапы. Вскоре их пушистая компания уже бежала в ту сторону, пошатываясь и прихрамывая, но даже не думая остановиться: за время похода собаки хорошо выучили, что выстрелы означают свежее мясо, которым, в отличие от мороженой рыбы, им никто не помешает наесться вволю. Скотт слышал, как за его спиной затих мягкий стук собачьих лап по снегу и как на смену им пришли тяжелые шаги возвращавшихся товарищей, но так и не обернулся. И все время, пока Эдвард с Эрнстом снова впрягались в сани, он продолжал молчать и смотреть куда угодно, но только не им в глаза. Да они и сами, как всегда после того, как им приходилось убивать ослабевших животных, долгое время не произносили ни слова.

Некоторое время они еще ждали собак, но стоять без движения было не только слишком холодно, но и просто-напросто опасно, и, в конце концов, путешественники снова потащили сани по скользкому насту. Собаки нагнали их еще через полчаса — довольные, сытые и вновь полные сил, они больше не отставали от хозяев, а напротив, часто убегали далеко вперед и очень неохотно останавливались, чтобы подождать сани. Настроение у них тоже заметно поднялось: время от времени вся стая начинала звонко и как будто бы радостно лаять, виляя хвостами, а порой двое псов рычали друг на друга, готовые в любой момент устроить драку. Впрочем, до настоящей драки дело пока не доходило, поэтому ни Скотт, ни его спутники не вмешивались в собачьи ссоры. И тихо радовались, что в этом нет необходимости: общаться с псами, только что растерзавшими и съевшими своего застреленного товарища, никому из полярников не хотелось. Хотя они уже знали, что к вечеру их неприязнь к собакам поутихнет, а еще через несколько дней, когда псы опять ослабеют, и вовсе сойдет на нет. Так бывало каждый раз, когда четвероногие участники экспедиции показывали свою натуру хищника — и не только теперь, когда они с радостью съедали членов собственной стаи, но и раньше, на стоянке, когда накидывались на добытых охотниками тюленей, от которых их с трудом удавалось отогнать.

Вспомнив о тюленях, Скотт помрачнел еще больше и стал смотреть только себе под ноги, чтобы даже краем глаза не увидеть ни веселых собак, ни шедших рядом с ним в упряжке людей. Тюлени — а точнее, не они сами, а необходимость охотиться на них — были еще одной из причин, по которым он так стремился в поход к полюсу. Конечно, эти морские звери отличались от ездовых псов, они не были такими умными и сообразительными, да и вид у них был куда менее симпатичный, чем у пушистых "помощников" Скотта, но глаза, которыми тюлени испуганно смотрели на людей, были в точности такими же несчастными и все понимающими, как у собак. А людям, которые без спроса пришли на этот снежный континент, его законные "хозяева" с большими грустными глазами нужны были только для одного: чтобы питаться их свежим мясом.

Конечно, сам Роберт на тюленей не охотился и вообще старался не смотреть, как другие стреляли в этих сильных и ловких животных, которые, стоило им вылезти на берег, мгновенно становились неуклюжими и неповоротливыми. Но их убивали другие участники экспедиции, его подчиненные, и каждый раз, когда в лагерь притаскивали очередную темную тушу, оставляющую на снегу алые следы, Скотт чувствовал, что в этой смерти есть и доля его вины. Он пытался хотя бы сократить порции мяса, чтобы убивать как можно меньше тюленей, но это тут же отражалось на здоровье полярников: несколько дней на консервах у большинства из них вызывали цингу. И приходилось снова отправлять группу охотников на берег, чтобы выследить и пристрелить нескольких ни в чем не повинных зверей — иначе в команде Скотта вполне мог случиться бунт, и путешественники все равно продолжили бы питаться тюленями, но уже без его разрешения.