Мне казалось, это чувство сохранится навечно, но… В жизни многое происходит гораздо прозаичнее, чем в мелодрамах, и сейчас я уже не испытываю никаких чувств к этой девушке с фотографии, разве что какое-то легкое непонятное раздражение. А ведь и вправду – к чему ворошить прошлое, если это может привести исключительно к потери спокойствия? Но пацан нагло смотрел на меня с фотографии, и я внезапно почувствовал, что, в отличие от Оли, ему я хоть чем-то, но все-таки обязан.

– Так что ты скажешь? – вернул меня к реальности голос Марины.

– Что?

– Примешь ее или нет?

– Приму, – словно сквозь годы протягиваю руку своему небольшому подобию с черно-белой фотографии, тут же не удерживаясь от расстановки всего и вся по своим давным-давно утвержденным местам:

– А как прикажешь поступить, если твоя оборона рухнула?

– Я думала…

– Теперь мне стало окончательно ясно, с кого ваял своего мыслителя Роден… Не обижайся, Марина. Проси. Да, сообрази там коньяк, кофеек, конфетки-бананчики.

– Кофе не получишь, – решительно напоминает секретарша.

– Я сказал кофе, – чересчур спокойно повторяю, и Марина, изучившая меня гораздо лучше собственной супруги, не решается затягивать спор по поводу возможных сердечно-сосудистых последствий из-за маленькой человеческой слабости.

Зачем ты пришла, Оля? Ну уж, конечно, не кусать себя за локти в моем присутствии по поводу того, что много лет назад бартернула меня на своего инженера. Помню, мне тогда было неважно. Даже очень плохо, но… Все что ни делается, происходит к лучшему. Оля, ты поступила верно. В одном только ошиблась. Как ты сказала мне на прощание: “Львом ходишь, а суть какая?” Так я до сих пор львом хожу, как и тот пацан много лет назад, а вы, тогдашние травоядные-парнокопытные, кто поудачливей, в стаи волков прорываться стали, шакалами-гиенами заделаться вознамерились? Да, я уже тогда торговал, хотя считалось это таким позором, еще худшим, чем слушать “Голос Америки” ночью под одеялом.

Где вы сегодня, блюстители той морали? Один точно знаю где. В моем мебельном магазине продавцом трудится, доказывает, как у него голова здорово варит, – и доктора наук в свое время ему не за его распрекрасные свиные глазки дали. А как он кипел чайником по поводу гнусных пережитков, спекулянтов, родимых пятен капитализма. Докипелся, сам таким стал: торгует – дым идет, процент ему капает, за клиентами бегает – пар из задницы валит.

Да, Оленька, львом хожу. Хотя нет. Львы они по земле бегают, а я уже до облаков дорвался, белый ворон, мудрая птица. Знаю я этих львов, любому из них на голову наделать могу. Ну и что лев этот в ответ предпримет? В небо взовьется? Да нет. Ему от земли отрываться опасно. Это на картинах Вальехо львы с крыльями бывают, летать могут. Пусть даже с вороньим пометом между ушей, но все-таки. Для наших львов укорот сверху быстр, как пуля, надежен, словно взрыв. Потому-то лев в ответ на мои действия может только рычать грозно, чтоб шакалы-прихлебатели дрожали, ну разве еще от злости какое-то парнокопытное разорвет. Кто знает, вполне вероятно, что его самого из-за воплей громких охотники на прицел взяли. Сколько только в этом году львов так называемых они безо всяких лицензий отстреляли. Ну и что? Ничего. Львов не поубавилось. Оглянуться не успеешь, как уже шакаленок дешевый, объедками питавшийся, начинает резко головой мотать. Тут же грива вырастает, клыки удлиняются, кисточка на хвосте визитной карточкой прет. Смотришь – опять лев получился. Мишень очередная, трофей удачливых охотников с лицензиями и свободных стрелков-браконьеров.

О том, как все-таки неплохо быть мудрым вороном, пусть необычного цвета, мне не дало домыслить появление Оли.