Я протянул им рекомендательное письмо на голландском языке. Они тут же внимательно его прочитали и восприняли его с одобрением.

– Я прибыл в вашу колонию вместе с сопровождающими меня лицами с самыми благими намерениями, – подчеркнуто торжественно заявил я, – и был бы весьма признателен за гарантии полной безопасности для меня и моих людей. Их семьдесят человек, в том числе четыре негра.

Снайдерханс обменялся с секретарем понимающим взглядом и учтиво ответил, что охотно это сделает. Все власти колонии будут соответствующим образом проинформированы, а как только генеральный директор вернется в столицу, меня незамедлительно поставят об этом в известность.

Затем я попрощался, сердечно пожав им руки. Хозяева были встревожены, а ладони их влажны от холодного пота.

«ТЫ – СКОТИНА, КАПИТАН!»

На обратном пути в порт тут и там нам встречались индейцы разных гвианских племен, в том числе недоброй славы карибы. Их легко можно было узнать по небольшим пучкам белого пуха, приклеенного ко лбу воинов, Это был пух королевского грифа, птицы необычайно красивой и гордой, по духу близкой надменным карибам.

Карибы, как союзники голландцев, держались спесиво и, казалось, чувствовали себя властителями всех гвианских земель. Заносчивые и злобные, они и мне едва уступали дорогу, а уж мой эскорт из араваков вообще заставляли сходить с тротуара. Но тем не менее я строго запретил своим друзьям затевать с ними ссоры.

На шхуне все было спокойно.

В Нью‑Кийковерале, как всегда и везде, мы спали под открытым небом в гамаках, привязанных к бортам корабля, и раздетыми, так же как и днем, в одних набедренных повязках. Лишь кое‑кто слегка прикрывался одеялами, дарованными нам испанцами.

Трудно описать нашу горькую досаду, когда утром следующего дня, проснувшись, мы обнаружили на палубе лужи крови, а в теле испытывали слабость и полное нежелание двигаться: последствия большой потери крови. Это потрудились вампиры, омерзительные летучие мыши‑кровопийцы, напавшие на нас ночью и притом так незаметно и неощутимо, что жертвы даже ничего не почувствовали.

Единственным спасением от этих тварей, когда нельзя было, опасаясь пожара на шхуне, разводить костры, оставалось как можно плотнее укутываться в одеяло. Но как тут было укутываться, когда в жаркой и влажной духоте ночи мы и без того, как в адском котле, буквально обливались потом?!

Одним словом, это была докучливая неприятность, а пострадавшие лишались сил по меньшей мере на сутки, а чаще всего и на больший срок.

Следующий день надолго врезался мне в память. Из Африки прибыл корабль с невольниками. Это было английское судно «Добрая надежда» под гордым флагом «Юнион Джек» с портом приписки в Ливерпуле. Команда на нем была английская, все как на подбор – крепкие, молодые и… бородатые.

Еще до того, как корабль пришвартовался к причалу, на набережную из города стеклась разряженная толпа – десятка два напыщенных голландцев. Все это были или местные купцы, или приехавшие из окрестностей плантаторы; все в пышных одеждах, важные и чванливые. Вокруг них вились толпы слуг, разных чиновников и прихлебателей. Кое‑кто явился с семьями: жены, как видно, тоже интересовались черным товаром. В толпе царила атмосфера оживленного ожидания; порой тут и там раздавались взрывы веселого смеха.

Завидя это ликующее сборище, я с группой своих друзей подошел ближе и смешался с толпой. Сошедший с судна на берег английский капитан, увидев меня и угадав по мундиру своего соотечественника, несказанно обрадовался и спешным шагом подошел ко мне. Это был субъект лет пятидесяти, с развязными манерами и грубой речью. Пожимая мне руку, он зычно рявкнул:

– Приветствую славного сына моей родины в этой поганой стране! Откуда тебя, сэр, занесло в это дрянное захолустье?

– Сначала из Вирджинии, а потом уж с Ориноко…

– И что загнало сюда твою милость? Торговля?

– Нет.