На опушке под сенью крайних деревьев я надел на себя капитанский мундир и собрал своих друзей на короткое совещание.

– Итак, напоминаю еще раз: в здание резиденции со мной пойдет только Фуюди. Отряд Уаки останется здесь как прикрытие и будет следить за местностью и особенно за казармой. Отряд Вагуры будет ждать меня во дворе, с задней стороны дома, а мой отряд – на поляне перед главным входом: и делайте вид, будто болтаетесь здесь от нечего делать…

Когда я входил в подъезд, рабочий день в резиденций уже начался. В приемной я попросил писаря доложить обо мне секретарю. И на этот раз прошло немало времени, прежде чем тот соизволил нас принять. Секретарь с по‑прежнему румяным лицом и какими‑то мертвыми глазами за стеклами очков встретил меня с плохо скрываемой враждебностью:

– Вот уж никак не ожидал вашей милости!

Говорил он по‑английски, но с лица его, все более бледневшего, не сходило выражение враждебности.

– Видит бог, не ждал…

– Как это возможно? – в свою очередь, удивился я. – Ведь мы ясно договорились встретиться через месяц для получения ответа от его превосходительства ван Хусеса на письмо губернатора Каракаса. И вот я здесь.

– Никакого ответа не будет! – решительным тоном ответил секретарь.

Такой поворот дел я принимал в расчет, но, честно говоря, был им несколько ошарашен.

– То есть как не будет ответа?! – переспросил я. – Как следует это понимать?

– Очень просто: буквально. У его превосходительства ван Хусеса не было времени…

Я поглубже вдохнул, чтобы не разразиться в ответ бранью и не дать волю гневу. Чуть успокоившись, я миролюбиво произнес:

– Хорошо, но я хотел бы просить о личной встрече с его превосходительством.

– Это невозможно! – ответил секретарь. – Его превосходительства нет в городе…

– Как, опять нет?

– Увы, нет, мистер Бобер…

– Но минхер Снайдерханс, по крайней мере, здесь?

– Минхер Снайдерханс здесь.

В этот момент дверь в кабинет Генриха Снайдерханса распахнулась, и он предстал перед нами собственной персоной, о чем‑то сразу возбужденно заговорив вполголоса с секретарем по‑голландски.

Поведение хозяев было явно пренебрежительно‑вызывающим.

Я огляделся. Под окном стояло кресло. Кивком головы я велел Фуюди придвинуть его к столу, сел и жестом предложил Снайдерхансу сделать то же. Растерявшись , от моей наглости, он молча сел. Почти минуту длилась полная тишина. Потом я проговорил:

– Соблаговолите, ваша милость, внять голосу рассудка, и поговорим серьезно, как пристало культурным людям…

– Культурным? – с издевкой рассмеялся Снайдерханс.

– Конечно, я понимаю, культура – качество, присущее далеко не всем, однако давайте все‑таки попробуем. Попытайтесь хотя бы на миг представить себя людьми культурными и отрешиться от ваших проблем на плантациях, от бунтов измученных вами рабов, от бесчеловечной жестокости в обращении с ними. Станьте, прощу вас, хоть ненадолго нормальными людьми, и давайте трезво, как добрые соседи, поразмыслим о наших делах…

Оба голландца взирали на меня с мрачным бешенством, но вид моего с ног до головы вооруженного отряда, стоявшего во дворе, смирял их пыл.

– Итак, осмелюсь, – продолжал я, – еще раз покорнейше просить его превосходительство ван Хусеса дать письменный ответ на обращение губернатора Каракаса.