— А как же ты?

— Господи, женщина, сколько раз нужно повторять, я нейтрал. — Он озорно улыбнулся, его серые глаза тоже смеялись. — Если они хотят, чтобы этот старый негодник в Дублине, де Валера, сохранял благодушие, со мной им придется обращаться в белых перчатках. Не забывай, после того, как я гонял его по всей Ирландии в гражданскую войну, он может и порадоваться известию, что они решили меня пристрелить.

Элен рассмеялась.

— Я люблю тебя, Шон Галлахер. Ты умеешь меня развеселить в самое трудное время. — Она положила руку на худое плечо Шона и поцеловала его в щеку.

— Как брата, — сказал он. — Ты любишь меня как брата, и не забываешь мне это часто напоминать, так что спрячь в карман свою сумасшедшую страсть и сосредоточься. Он сказал, что он полковник Хью Келсоу, американский армейский офицер с судна, торпедированного в Девоне?

— Так он сказал.

— А к чему было сказано, что он не должен оказаться в руках немцев?

— Я не знаю. Он был в полубессознательном состоянии. Нога в жутком виде. Но когда я заговорила о госпитале, он просто обезумел. Сказал, что лучше мне его сразу застрелить.

— Похоже на старую добрую заваруху, — сказал Галлахер и повел лошадь вниз, на затянутый туманом пляж.

Стояла тишина, море успокоилось. В этой тишине они услышали свисток немецкого военного поезда с другой стороны залива, когда он отправился из Сент-Хелиера в Милл-брук.

Хью Келсоу лежал без сознания на песке, лицом вниз. Шон Галлахер осторожно его перевернул, осмотрел ногу и тихонько свистнул.

— Этому парню необходим хирург. Я закину его в повозку, пока он без сознания. А ты, пока, собери как можно больше плауна, и поторопись.

Элен побежала по пляжу, а Шон без особого труда поднял Келсоу, поскольку, несмотря на свой маленький рост, был удивительно сильным человеком. Келсоу застонал, но в себя не пришел. Ирландец положил его в повозку на мешки, а поверх укрыл еще несколькими мешками. Он обернулся к Элен, которая подошла с охапкой сушняка.

— Укрой его этим, пока я вытащу плот.

Плот продолжал плясать на мелководье. Шон вошел в воду и вытащил его на песок. Он заглянул внутрь, достал оттуда набор первой помощи, потом вытащил разделочный нож с пружинным лезвием и яростно вонзил его в поверхность спасательного плота. Воздух с силой вырвался наружу, плот осел, Шон свернул его и отнес к повозке, где засунул на решетку снизу.

Подошла Элен с новой охапкой сушняка и положила ее сзади поверх первой.

— Как думаешь, достаточно?

— Думаю, да. Я остановлюсь у загона, спустим плот в старый колодец. Давай двигаться.

Они начали подъем по дороге. Элен сидела в повозке, Шон вел лошадь. Вдруг впереди наверху послышался смех, залаяла собака. Ирландец остановился и стал раскуривать одну из отвратительных французских сигарет, которые привык курить.

— Не беспокойся, я с ними справлюсь, — успокоил он Элен.

Первой появилась овчарка, великолепное животное, которое гавкнуло один раз, затем узнало в Галлахере старого друга и лизнуло ему руку. Потом появились два немецких солдата в серой полевой форме и в шлемах, с винтовками за плечом.

— Гутен морген, герр генерал, — радостно приветствовали они.

— И вам доброе утро, убогие ублюдки. — Улыбка Галлахера при этом была самой дружелюбной, на какую он был способен.

— Шон, ты совсем рехнулся, — зашипела на него Элен, когда они миновали патруль.

— Вовсе нет. Ни один из этих парней не знает ни слова по-английски. Хотя могло быть очень весело, если бы они заглянули под повозку.

— Куда мы двинемся? В усадьбе сейчас никого нет.