– Не сдастся? – поднял бровь Беовульф. – А сам-то ты готов уступить?

    – Никогда, – твердо ответил Унферт. – Пусть безнадежно, пусть бессмысленно. Но никто из нас не отступит! Данам не впервой бросать вызов судьбе!

    – Это не судьба, – пробормотал Беовульф. – Это нечто другое. Что – не знаю, но другое…

    * * *

    Вполне возможно, что для привычных к небогатой жизни данов Хеорот и являлся «Золотым бургом», но повидавший Рим, Равенну и Массилию Северин однозначно определил статус поселения: деревня.

    Столица Хловиса по сравнению с Хеоротом – настоящий густонаселенный polis с большими домами в два этажа, стеной-тыном, церковью и мастерскими ремесленников.

    Более или менее внушительно выглядело лишь жилище конунга, названное Унфертом «Оленьим залом» – ценной древесины на это сооружение не пожалели.

    Сотня шагов в длину, сорок в ширину, несколько обязательных пристроек, от хлева до кузни, двускатная крыша в полном согласии с традициями германцев покрыта дерном, навес над входом поддерживается резными столбами. Больше никаких украшений и, разумеется, никакого золота. Бревна темные; видно, что Олений зал построили давно.

    Три «мужских» длинных дома, где жили бессемейные дружинники, стояли обособленно, лучами расходясь от круглой площадки, посреди которой торчал колоссальный, в несколько человеческих ростов, истукан, вырубленный из цельного ствола вековой ели.

    Гладкое дерево украшено рунами и изображениями животных, наверху столба вырезаны четыре страшенные хари, обращенные к разным сторонам света. Северин безошибочно опознал одноглазого Вотана и Фрейра – под ликом повелителя Ванахейма красовался непристойно огромный рельеф фаллоса, покрытого спиральными узорами, символ плодородия.

    На крупном плоском валуне под столбом коричневели подозрительные пятна, уж не кровь ли? Очень может быть…

    За мужскими домами пылал огромный костер, на который указал Унферт, – наспех вырубленная погребальная домина, очередной дикарский обычай. Погибших, в полном облачении и с оружием вносят в квадратный бревенчатый сруб, оставляют там предметы, которые могут пригодится мертвым в Вальхалле, от костяных гребней до вражеских черепов, добытых героями во время земной жизни, потом домину доверху заваливают вязанками хвороста и поджигают.

    А что хуже всего, за воином могут последовать его жена или наложница – причем чаще всего они обрекают себя на смерть добровольно, чтобы не расставаться с близким человеком и прислуживать ему на пирах в Асгарде.

    Дядюшка Ремигий неустанно именовал это большим грехом – мертвое мертво, оно не должно забирать с собой живую жизнь!

    Дым костра пах неприятно, горящей плотью и раскаленным железом. Судя по выжженной черной земле вокруг пылающей домины, огненные погребения случались в Хеороте частенько, пускай море было рядом – сапфировое сияние разливалось в полустадии от Оленьего зала, – и можно было отдавать погибших воде, что никак не противоречило традициям.

    У подошвы холма, на котором расположился дворец Хродгара («Какой еще дворец?! – оборвал себя Северин. – Просто большой сарай!»), теснились два с небольшим десятка общинных домов.