|
Придут в церковь – другие женщины отодвигают от них свои маты и оставляют их изолированными. Это было настоящее отлучение, как бывало в средние века. Причины этого и смысла никто не знал. «Вероятно, какая-нибудь „Тала-пепело“, – сказала Умэ, – какая-нибудь ложь, какая-нибудь клевета». Умэ знала только, что девушки, завидовавшие ее счастью с Ионе, упрекали ее за его бегство и, встречая ее в лесу, кричали ей, что она никогда не выйдет замуж. «Они говорили мне, что нет человека, который на мне женится. Он будет бояться», – сказала она.
Только одна душа и заходила к ним после этого – мастер Кэз, но и он остерегался, и если бывал, то только по вечерам. Вскоре он открыл свои карты, то есть стал ухаживать за Умэ. Я был недоволен и по поводу Ионе, но когда в дело вмешался Кэз, я резко перебил ее.
– Что же, ты и Кэза тоже находила «очень милым», – спросил я с презрением. – Его тоже «очень любила»?
– Вы говорите глупости, – ответила она. – Белый человек приходит, я выхожу за него все равно как за канака, а он женится на мне как на белой. Положим, он не женится, уйдет прочь, женщину он оставит. Он все равно как вор – только обещает… Лживое сердце – не могу любить! Вы женились на мне. У вас большое сердце – вы не стыдитесь островитянки. За это я вас очень люблю. Я горда.
Не знаю, чувствовал ли я себя когда-либо в жизни отвратительнее. Я положил вилку, отстранил «островитянку» и начал ходить по комнате. Умэ следила за мной глазами, потому что была встревожена. Нисколько не удивительно! Слово «встревожен» ко мне не подходило. Мне так хотелось, и я так боялся очистить свою душу от грязи, в какой она обреталась.
В этот момент донесся с моря звук пения. Он прозвучал близко и отчетливо, когда лодка обогнула мыс, и Умэ, подбежав к окну, крикнула, что это объезжает «мисси».
Странно, что я обрадовался миссионеру; но как это ни странно, а это было верно.
– Останься, Умэ, в этой комнате и не трогайся с места до моего возвращения, – сказал я.
Глава III
Миссионер
Когда я вышел на веранду, миссионерская лодка входила в устье реки. Это был длинный вельбот, окрашенный в белый цвет, с небольшим наметом у кормы. Туземец-пастор сидел у кормы, управляя рулем. Двадцать четыре весла сверкали и погружались в такт песни, которую запевал стоявший под навесом миссионер в белой одежде, с книгою в руке. Это ласкало и зрение, и слух. На островах нет картины красивее миссионерской лодки, с хорошим экипажем и хорошими голосами. Я с полминуты любовался ею, отчасти с завистью, быть может, а затем направился к реке.
К тому же месту стремился с противоположного берега другой человек; но он бежал и попал первым. То был Кэз. Он, несомненно, имел целью отстранить меня от миссионера, который мог бы послужить мне посредником. Но я думал совсем о другом. Я думал о том, как он надул нас относительно брака и пытался наложить руку на Умэ до этого, и один его вид привел меня в бешенство.
– Прочь отсюда, подлый негодяй! – крикнул я ему.
– Что вы сказали? – спросил он.
Я повторил свои слова, приправив их проклятием.
– Если я когда-нибудь поймаю вас на расстоянии шести сажен от моего дома, я пущу пулю в вашу прыщавую рожу.
– У себя в доме можете делать, что угодно, – сказал он. |
