– У себя в доме можете делать, что угодно, – сказал он. – Я и не думаю туда идти; а здесь место общественное.

– Это такое место, где я имею частное дело, – сказал я, – и не желаю, чтобы меня подслушивала такая собака как вы. Предупреждаю вас – убирайтесь.

– Не принимаю вашего предупреждения, – ответил Кэз.

– Так я вам покажу, – сказал я.

– Посмотрим, – сказал он.

Он был ловок на руку, но не обладал ни ростом, ни силою, и в сравнении со мною это было хрупкое создание. Кроме того, я дошел до высшего предела бешенства и готов был грызть железо. Я хватил его раз-другой так, что у него голова затрещала, и он свалился.

– Довольно с вас? – спросил я. Он смотрел весь бледный, смущенный, и кровь текла по его лицу, точно вино сквозь салфетку. – Ну, что? Довольно с вас? – крикнул я снова. – Отвечайте! И нечего тут валяться, а не то я начну вас пинать ногами.

Он сел, поддерживая голову, – видно было, что она у него кружится, а кровь текла на его куртку.

– На этот раз довольно, – сказал он. И, поднявшись, шатаясь, побрел той же дорогой, по которой пришел.

Лодка причалила к берегу. Я видел, что миссионер сложил книгу и спрятал ее. «Поймет, по крайней мере, что я за человек», – подумал я, смеясь про себя.

За долгие годы жизни на Тихом океане это был мой первый обмен слов с миссионером, не говоря уже о просьбе об одолжении. Я их недолюбливал – ни один коммерсант их не жалует. Они смотрят на нас свысока и не стараются даже скрыть это; кроме того, они быстро оканакизируются и сходятся ближе скорее с туземцами, чем с такими же белыми, как они сами. На мне была нарядная полосатая куртка, я, конечно, оделся прилично, отправляясь к старшинам, но готов был пустить камнем в миссионера, когда увидел его в настоящем мундире из грубой белой парусины, в шлеме, белой рубашке и желтых сапогах. Когда он подошел ближе, с любопытством посматривая на меня (из-за драки, надо полагать), я заметил, что он смертельно болен, и действительно, у него был только что сильный пароксизм лихорадки на лодке.

– Мистер Терльтон, если не ошибаюсь? – спросил я, так как узнал его имя.

– А вы, должно быть, новый торговец? – сказал он.

– Прежде всего я должен вам сказать, что я не сторонник миссионеров, – сказал я, – и нахожу, что вы и вся братия ваша причиняете большой вред, пичкая туземцев бабьими россказнями и всяким вздором.

– Вы вправе думать все, что вам угодно, – возразил он несколько сердито, – но я вовсе не обязан выслушивать ваши мнения.

– Вышло так, что вам пришлось их выслушать, – ответил я. – Сам я не миссионер и не поклонник их; я – купец, самый заурядный, Богом отверженный, низкорожденный белолицый и британский подданный из тех, которых вы с удовольствием стерли бы с лица земли. Ясно, надеюсь!

– Да, любезный. Это скорее ясно, чем прилично, – заметил он. – Когда вы протрезвитесь, вы пожалеете об этом.

Он хотел было пройти, но я остановил его. Канаки начали ворчать. Должно быть, им не понравился мой тон, потому что я разговаривал с этим человеком так же свободно, как разговаривал бы с вами.

– Теперь вы не можете сказать, что я вас обманул, – сказал я, – и я могу продолжать.