— Какая это деревня? — спрашивает Дашутка.

— Белояровка! — кричит малец.

— Вон что! — подивилась Дашутка и пошла вдоль дворов, любуется.

Всё прямо нарисованное... Собаки и те с повизгом лают, будто соскучились. Посреди деревни церковь стоит, на взгорочке... А с её колокольни благовест льётся. Люди нарядные к той церкви торопятся.

Дашутке тоже узнать хочется, какая радость у людей в будний день?

Подошла поближе, а там народ шумит:

— Невеста идёт. Невеста!

Взяли её в круг и ведут скопом на тот взгорочек, прямо к церкви. Хочет Дашутка пояснить народу, что-де с другою её спутали. Какая ж, мол, я невеста, когда и жениха-то в лицо не видела?

Не успела Дашутка подумать — вот тебе и жених! Навстречу из церковных дверей слепой старик торопится, руки к ней тянет. Что же это! Да что же это такое?!

И поплыли перед Дашуткою и церковь, и люди, и дома... Слышит бедная, ведут её куда-то, о чём-то спрашивают... Она кивает, вроде соглашается, а в голове ни памяти, ни мысли, ни заботы... Вот ужи кольцо на палец воздевают... Матерь Божья глядит на неё с иконостаса недобро, усмехается... А сердце так и стонет, так и рвётся на кусочки... И перед нею уже не лик Богородицы — безумное лицо тётки Финеты...

Дернулась Дашутка назад — жених за руку держит. И не слепой вовсе. А стоит рядом с нею парень тот лесной, улыбается.

— Ты чего придумал? — задохнулась Дашутка. — Какая тебе свадьба? Не для свадьбы я сюда шла. Зря ты в молодого перекинулся. Не пойду я за тебя. И колечко своё забери.

Заплакала она от смелости, но своё долдонит:

— Чего ты натворил с моею семьёю? Уж ежели ты такой умелый да ловкий, так почему же у тебя не хватило ума понять тёткины корысти? Я ж тебе говорила: меня жалеючи, натворила она беды, меня и наказывай... А её прости, Христа ради!

Упала Дашутка лесному парню в ноги, и опять голова её пошла кругом. Качнулась она и память потеряла.

Когда же в себя пришла, уж она дома лежит. Рядом отец сидит, Финета суетится:

— Ой же, смертно напугала ты нас! Вовсе мёртвой была, когда тебя чужой человек из лесу принёс...

Федот себе с разговором лезет:

— Гляди-тко, доченька, со страху-то и мы с Финетою поумнели. Ну давай, поправляйся теперь.

А весною, когда Дашутка стала выходить на молодую зелень, повстречался ей на поляне добрый молодец. Он тут, в нашей таёжной земле, с другими учёными мужиками что-то полезное для людей искал.

Они прямо в нашей церкви и повенчались потом.

А когда стал он ей колечко на палец надевать — признала Дашутка колечко: то самое, какое зимой она лесному парню вернула. Вот она где, хитрость-то!

И всё-таки дело тут без Боровика не обошлось.

Онегина звезда

Илька Резвун был ещё каким подскокышем — у батьки своего на ладошке помещался, а уже тогда нырял да плавал по омутам-заводям речки Полуденки, что за Сузуном по Алтаю бежала, словно щурёнок-непоседа. И всё потому, что опять же батьку своего, Матвея Резвуна, повторил.

Был Илька в семье, после сплошного девчатника, пятым, каб не шестым приплодом. Зато последним. Потому, знать, и прирос он котцову сердцу больше всякого сравнения. Селяне говорили, что раздели Резвунов хотя бы всё той же речкой Полуденкой — вода меж ними чистой кровью возьмётся!

Эта самая речка Полуденка больше всего и соединила их непоселдливые души.