— И что, Ольга Ивановна-старшая так и исчезла, будто под землю провалилась? — с недоверием спросил Щепочкин.

— Нет, не под землю, — ответил инспектор. — В тот же день, когда дочка обнаружила ее пропажу, безутешная вдова объявилась в Лондоне. Так сказать, по натоптанным следам Герцена и Березовского.

— Ну, тогда мне все ясно, — заулыбался Щепочкин. — Ольга Ивановна-старшая покинула особняк, извините, в гробу, предназначенном Фредику, а Ольга Ивановна-младшая, чуть подгримировавшись и набросив знаменитый цветной платок, вышла на балкон и изображала свою мать. Потом уехала из города, а когда узнала, что ее мамаша благополучно достигла брегов туманного Альбиона, то вернулась и заявила о ее пропаже.

— Да, вроде бы сходится, — должен был согласиться Рыжиков, настолько это объяснение казалось убедительным. — И главное, теперь даже ее выдачи так просто не потребуешь! Ведь Ольга Ивановна корчит из себя чуть ли не политэмигрантку, жертву произвола, а в подтверждение всюду размахивает статейкой, которую накатала эта московская репортерка, Надежда, как ее, фамилию все не запомню…

— Чаликова? — как бы между прочим подсказал Вася. (Надеждой Чаликовой звалась журналистка, одна из главных действующих лиц Абариновой-Кожуховой).

Инспектор как-то странно и чуть искоса посмотрел на Василия:

— Нет-нет, не Чаликова, как-то иначе. Ну и черт с ней. Если вдовушка не виновата, то пускай наслаждается заслуженной свободой на вольном Западе. А коли виновата, так пусть англичане с ней маются.

— Да уж, Георгий Максимыч, железная логика, — усмехнулся Щепочкин.

— По правде сказать, мне во всей этой истории жалко одного — Фредика, — нахмурился Рыжиков. — Выходит, чтобы провернуть монтекристовский побег, эти мерзавки убили своего любимца! Ужас какой-то. И потом, если вдова уехала в гробу, то куда же они девали труп собаки?

Василий уже отворил рот, чтобы высказать свое мнение и по этому поводу, но тут раздался резкий голос Святослава Иваныча:

— Ну вот, милейший Герцен Бардакович, надеюсь, вам ясна концептуальная канва вашей роли в свете широкой панорамы всего замысла! А теперь с места в карьер пройдем самую первую сцену. Господин Городничий, хватит вести посторонние разговоры, возвращайтесь взад на сцену и в образ.

Рыжиков с облегчением кивнул Щепочкину и картинно лег на стол посреди сцены, задрав ноги чуть не к потолку — по замыслу Святослава Иваныча, знаменитый монолог Городничего «Господа, я пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие» он должен был начинать именно в таком положении.

А Вася Щепочкин, который как Держиморда в этой сцене занят не был, задумался над тем немногим, что ему удалось «вытянуть» из инспектора. Не меньше раздумий вызвала необычная скрытность Георгия Максимыча — обычно он бывал с Василием куда разговорчивее.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ДАМА С СОБАЧКОЙ БАСКЕРВИЛЕЙ

Запершись в туалете, Ибикусов извлек свой знаменитый мобильник и позвонил на коммерческую радиостанцию «Икс-Игрек-Зет-плюс» ведущему Якову Кулькову, который, едва заслышав знакомый голос, с радостью пустил его в прямой эфир передачи «Ночной кошмар». Выдержав многозначительную паузу, Ибикусов начал:

— Всем, всем, всем! Имеющий уши да услышит.