Письмо завершалось следующими словами:

«Подскажите, пожалуйста, что мне теперь делать? Если я сообщу, куда следует, то тем самым предам своих друзей и, более того, своего брата. А если нет, то стану молчаливым соучастником, может быть, еще и новых преступлений. И этого я себе никогда не прощу.

С искренним уважением, Владимир Краснов».

Елизавета отложила письмо и бездумно уставилась в экран монитора. Она бы и рада была что-то посоветовать Владимиру Краснову, но что она могла сказать, кроме общих слов о том, «что такое хорошо и что такое плохо»?

Вообще-то госпожа Абаринова-Кожухова принадлежала к той не очень многочисленной части литераторов, которые, прежде чем что-то написать, а уж тем более предать написанное гласности, задумываются о том, «как наше слово отзовется». Даже самый пристрастный недоброжелатель не мог бы упрекнуть Елизавету в потакании низменным чувствам и инстинктам, а уж тем более — в пропаганде войны, насилия, расизма, нацизма, коммунизма и призывам к общественному беспорядку. Напротив, если в произведениях Абариновой и заходила речь об этих пороках, то они подвергались самому решительному порицанию. (Заметим, порой слишком прямолинейно и публицистично, даже в ущерб художественности). Правда, одно время по интернет-форумам ходил некто, скрывавшийся под псевдонимом, который мы называть не будем, дабы не делать ему лишней рекламы, и обвинял Абаринову не более и не менее, как в разжигании национальной розни, хотя любой читатель, мало-мальски знакомый с ее творчеством, прекрасно понимает, что это невозможно «по определению». Впрочем, довольно скоро сей господин, зарвавшись в своем клеветнически-доносительском усердии, разоблачил себя как мелкого скандалиста и провокатора-любителя, к которому вполне применима поговорка: «Лучше всего умеют подставлять ножку карлики. Это их уровень».

И уж, разумеется, даже в страшном сне Елизавета не могла бы представить, что кого-то ее творчество подвигнет на самую элементарную уголовщину. Переняв от своего героя Василия Дубова некоторые навыки логического мышления, Абаринова-Кожухова без труда могла сообразить, что истинный размах преступной шайки «ее имени» куда шире, чем это приоткрылось юному Володе Краснову.

Но что она могла сделать?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

УПЫРИНАЯ ОХОТА

Тут только Дубов, придя в себя, оглядел поле боя, усеянное стражниками Григория. А сам князь так и продолжал стоять на троне, с явным страхом глядя на своих противников.

— Вон отсюда! — внезапно выкрикнул он. Видимо, это было все, что ему пришло в голову в столь критическую минуту.

— Я те ща покажу «вон»! — взревел Беовульф, и его грозный меч взметнулся над головой князя. И только когда он уже начал опускаться, Василий закричал:

— Не надо! — и меч Беовульфа в самый последний момент повернулся горизонтально и опустился плашмя на голову Григория. Князь как подкошенный рухнул вниз к ногам победителей, которые толком и не знали, что делать со своей победой. А на башне часы уже начали отбивать полночь.

— Что же делать? — с досадой проговорил Дубов, задумчиво пиная бесчувственное тело князя. — Сейчас самое время Гренделю его загрызать, а он тоже в отключке.

Но хотя Грендель и находился в беспамятстве, тем не менее он, как по расписанию, начал превращаться в огромного тощего волка.

— А что там думать — грызть надо! — выкрикнул Беовульф и, будто котенка, подтащил волчищу к Григорию. Деловито приложил волчью пасть к горлу князя и со всей силы сдавил челюсти оборотня, так что аж клыки лязгнули, как запоры на вратах ада. И как раз в этот момент часы пробили последний, двенадцатый раз.

И вот настал торжественный день, когда самодеятельный театр представил на суд почтеннейшей публики свое новое творение — спектакль «Ревизор» по одноименной комедии Н.