Напротив дверей, вальяжно развалившись на подоконнике, полулежал господин Каширский, а прямо перед дверями нервно прохаживался туда-сюда барон Альберт. Стараясь ступать как можно тише, Вася вжался в нишу соседней двери, где он оставался невидимым для барона Альберта (но не для Каширского).

Дабы отвлечь барона от хождения по коридору, где он мог заметить Щепочкина, Каширский решился дать ему «установку»:

— Да не суетитесь вы так, голубчик. Все будет, как надо.

Альберт встал, как вкопанный, и уставился на Каширского:

— А вы все сделали, как мы договаривались?

— Ну разумеется! — обаятельнейше улыбнулся Каширский. — Ведь я же настоящий гипнотизер, а не какой-нибудь шарлатан. Наш милейший мосье Херклафф уже, наверное, слопал очаровательную журналистку и теперь доедает десерт — ее прелестную розовую кофточку!

— Тише, тише! — испуганно замахал руками барон Альберт.

— Да ну что вы, друг мой, кто нас тут услышит? — беспечно возразил Каширский и незаметно подмигнул Василию. — Все зрители теперь в фойе!

— А артисты?

— А место артистов, как говаривал Островский А Эн, в буфете.

Но тут дверь студии отворилась, и оттуда, сыто жмурясь и поглаживая оттопыривающееся брюшко, выплыл Герхард Бернгардович.

— Ну как? — подскочил к нему Альберт.

— О, я, я, отшен фкусненький фройляйн, — промурлыкал господин Мюллер. — Шалко, что так быстро кончилась…

— Хотите добавки? — насмешливо спросил Каширский. — А ведь она перед вами!

— Что это вы на меня так смотрите? — занервничал Альберт. — Я вурдалак, я несъедобный!

— А вот это, либе херр Альберт, мы сейчас будем проверяйть, — почти пропел то ли консультант Герхард Бернгардович Мюллер, то ли людоед Эдуард Фридрихович Херклафф, то ли уездный лекарь Христиан Иванович Гибнер, непринужденно придвигаясь все ближе к барону Альберту. В его руках блеснули непонятно откуда появившиеся позолоченная вилочка и десертный ножик.

Альберт понял: пробужденный в скромном банковском служащем «литературный» людоед Херклафф вовсе не собирается ограничиваться журналисткой Заметельской-Чаликовой, а готов съесть первого встречного. А поскольку первым встречным оказался сам Альберт, то барону ничего другого не оставалось, как с воплем «Спасите! Убивают!» со всех ног припустить по коридору. Поняв, что вкусная «добавка» уходит, Герхард Бернгардович с криком «Куда вы, херр Альберт? Я буду вас кушат!» кинулся следом. А позади них семенил Каширский, приговаривая:

— Господа, остановитесь! Я просто перепутал «установку», я сейчас все исправлю…

Но его, разумеется, никто не слушал. Через несколько минут, улепетывая от вошедшего во вкус людоеда, барон Альберт вбежал в фойе и попытался спрятаться под скамейкой. А когда туда же, бренча заклепками, вломился Герхард Бернгардович, публика зарукоплескала, узнав «металлюжного» доктора Гибнера и, разумеется, решив, что это — часть новаторского спектакля.

К счастью для Альберта, случившийся поблизости Святослав Иваныч остановил распоясавшегося людоеда.

— Герман Бурмистрович, что это за художественная самодеятельноть? — строго спросил руководитель театра художественной самодеятельности. — Я вас повсюду ищу, чтобы уточнить одну концептуальную деталь. Когда в заключительной немой сцене Городничий повиснет на люстре, вы должны будете схватить его не за левую, а за правую ногу, поскольку на левой у него будет башмак с портретом Че Гевары…

Герхард Бернгардович вздохнул и, спрятав столовые принадлежности, позволил Святославу Иванычу увести себя из фойе.