Именно так он в первую очередь и подумал: “Я становлюсь стариком”, – увидев Тупру и садясь напротив (тот пришел раньше и уже ждал Тома). У Тупры на лице застыла приветливая и спокойная улыбка, почти дружелюбная, как если бы они все это время регулярно встречались. Тупра казался неувядаемым и, хотя был старше Тома на несколько лет, выглядел гораздо моложе, мало того, Том не сомневался, что тот будет выглядеть так всегда: моложе Тома и моложе, чем есть на самом деле, вводя в заблуждение людей, которые впервые с ним познакомятся, которых ему представят, которых он начнет вербовать, или женщин, на которых он положит глаз. Вид у него был беспечный, хотя он прекрасно знал, что его ждет неприятное объяснение, если не хуже – бешеная ненависть, перелетевшая из прошлого в настоящее. Такой цинизм разозлил Томаса. Он не снял плаща и вроде бы не собирался снимать (предвидя, что встреча будет короткой), сунул руку в карман и кончиками большого и указательного пальцев нащупал рукоятку револьвера – только чтобы убедиться, что оружие на месте. Или чтобы придать себе храбрости, поскольку мы никогда не перестанем побаиваться того, кто с первого знакомства взялся нас запугивать.

– Значит, ты узнал этих ребятишек, Бейтсов, насколько я понимаю? Мне даже пришлось провести некое расследование, – сказал Тупра приветливо. – Как это получилось? Я о них понятия не имел, сам понимаешь, невозможно отслеживать судьбу каждого, кто однажды помог нам и кого мы потом пристроили в соответствии с важностью оказанных им услуг. Некоторым существенно улучшили жизненные условия или решили какие-то их проблемы. На нашу скупость никто не может пожаловаться. Ведь тебя тоже это коснулось, Невинсон. Ты получил немало, а это еще далеко не все.

Он продолжал использовать корпоративное “мы” и снова называл его, как и в самом начале, как и почти всегда, то Томом, то по фамилии – в зависимости от обстоятельств, серьезности момента или важности собственных просьб, поскольку за эти годы Тупра не раз просил его о чем-то, иногда даже зависел от него, от его выдержки и острого ума, храбрости и выносливости, а также от готовности поступиться принципами, которые в итоге всегда капитулировали. Теперь он заговорил первым, и Томас тотчас понял: Тупра попытается сразу же перевернуть все с ног на голову. Он словно предупреждал: “Если ты собираешься предъявить мне претензии, сначала должен поблагодарить. Если ты станешь нас обвинять в чем-то, сначала вспомни, что мы для тебя сделали, или подумай о том, выгодно ли это тебе самому. От того, чем кончится наш разговор, зависит, какое будущее тебя ждет – сносное или незавидное, если не ужасное”.

– Скажи, Бертрам, неужели я действительно был для вас таким ценным кадром, чтобы поступить со мной так, как вы поступили? Вы искорежили мне жизнь на самой ее заре, когда я был считай что неоперившимся птенцом, – заговорил Томас, глядя на него с негодованием и ненавистью.

Он не позволит себе подхватить притворную сердечность шефа, она была слишком фальшивой. И кроме того, могла в любой момент смениться на что-то другое, а на самом деле уже и менялась, Томас это знал, и Тупра, безусловно, догадывался, что он это знает. Уж дураком-то он не был, и одной из его главных способностей было умение заранее угадывать возможную реакцию людей и просчитывать, что у них в голове. Томас больше не будет его подчиненным, он уедет. Пыль по-прежнему висела в воздухе и еще не осела, пыль, которая указывала, что все позади. Тупра достал сигарету из своей египетской пачки и поднес к ней дрожащий огонек Zippo. Но не потрудился выпустить дым куда-нибудь в сторону, Томас тоже курил.

– Рассуди сам, Том.