— Так долго? — спросила Лорена с грустью.

— Тебе очень повезло! — раздраженно произнесла леди Бенсон, возмущенная неблагодарностью этой девчонки. — Дяде очень дорого обойдется твое пребывание в Риме. Ты получишь в пансионе превосходное образование, какое твой отец был бы не в состоянии тебе дать. Тебе следовало бы быть благодарной, — не удержалась она от упрека.

— Я очень вам благодарна, — ответила Лорена. — Я просто думаю о том, как я буду… совсем одна, среди чужих, совершенно незнакомых людей.

— Поскольку ты сирота, тебе нужно привыкать к «чужим», как ты их называешь. И пойми раз и навсегда, Лорена, что у меня нет ни времени, ни желания опекать молодую особу вроде тебя. Я не люблю детей, и, может быть, поэтому у меня, слава богу, своих детей нет!

— Я… понимаю, — сказал Лорена смиренно.

Дядя Хьюго был всегда к ней добр, но его она немного побаивалась.

Он был настолько не похож на ее отца, что даже странно было думать, что они родные братья.

Много лет назад Лорена узнала, что ее отец решил стать священником, несмотря на сопротивление своего отца и старшего брата.

У него было призвание помогать людям служить богу так, как служил господу он сам, и никакие доводы не смогли убедить его пойти в армию и поступить в полк, в который по традиции определялись члены их семьи.

Когда ее отец был еще помощником приходского священника, он женился на дочери местного землевладельца, таком же создании не от мира сего, как и сам. Но они любили друг друга так, что где бы они ни жили, вокруг них создавалась атмосфера счастья, которого нельзя было купить ни за какие деньги.

Когда обоих родителей не стало, Лорена поняла, что ее особенный мир, всегда казавшийся полным любви, счастья, солнца, музыки и радостного смеха, исчез навсегда.

Лорена не скоро привыкла к школьной жизни, и даже монахини не подозревали, как она переживала и как скучала по дому, которого у нее уже больше не было, как тосковала по родителям, пребывавшим теперь в местах, для нее недосягаемых.

Ее считали очень спокойной и сдержанной девочкой, серьезной и прилежной ученицей. Она не доставляла хлопот наставникам, казалась неприметной среди шумных веселых подруг.

Но постепенно ее мягкий характер, понимание чужих проблем, редкая душевная чуткость, отличавшие ее от других девочек, привлекли внимание окружающих, до того почти не замечавших ее, и расположили их к ней.

Всякий, с кем бы ни случилась беда, инстинктивно тянулся к Лорене.

Она внимательно выслушивала не только жалобы своих ровесниц, но и всех, кто имел отношение к монастырю — приходящих учителей, итальянскую прислугу, всегда склонную к болтовне, и даже самих монахинь.

У нее была удивительно редкая способность слушать людей, и, хотя сама она говорила мало, другим казалось, что в разговорах с ней они находили решение своих проблем.

Это происходило в основном потому, что Лорена могла научить своих собеседников обрести ответы на волновавшие их вопросы в самих себе. Это редкое свойство заслужило ей симпатии самой матери-настоятельницы.

— Мы были счастливы, пока ты была с нами, — сказала она Лорене на прощание. — Ты многое узнала и многому научилась за это время, в чем есть и наша заслуга, но в тебе есть нечто, дитя мое, что господь дарует нам при рождении, а мы или совершенствуем этот дар, или остаемся в неведении о его существовании.

Лорена улыбнулась.

— Я надеюсь, что… усовершенствовалась, матушка, — предположила она.