На следующее утро была очередь Билла готовить завтрак. Он в полном молчании поджарил кукурузные лепешки и сварил яйца. Когда он подал еду на стол, я начал было хвалить его, но он несколькими словами заставил меня умолкнуть.

– Я еду. Я еду с вами.

– Что?

– Я изменил свое решение. – Он посмотрел на Сару. – Или вынужден был изменить его. Сестра сказала, что в группе обеспечения аквакультуры найдется место еще для одного парня.

– А ты питаешь врожденную любовь к этому занятию, – заметил я.

– Во всяком случае, люблю рубить рыбам головы. – Он сел. – Это единственный шанс в жизни, в жизни многих поколений. А когда мы вернемся, я буду еще не слишком старым.

– Спасибо, – сказала Мэригей дрогнувшим голосом.

Билл кивнул. Сара улыбнулась.

ГЛАВА 3

На протяжении следующих нескольких месяцев мы жили неспокойной, но интересной жизнью. Проводили десять‑двенадцать часов в неделю в библиотеке КМЖС – компьютерного моделирования жизненных ситуаций, – освежая в памяти или изучая заново тонкости существования в космическом полете. Мэригей некогда уже прошла этот курс: каждый, кому доводилось пользоваться временным челноком, должен был владеть основами знаний об управлении космическим кораблем.

С тех пор, как я в последний раз проходил переподготовку к космическому полету, все, естественно, стало много проще. При нормальных обстоятельствах один человек вполне мог управлять всем кораблем.

Мы проходили также обучение по различным специальностям. Для меня это было пилотирование челнока и управление системами анабиоза. И эти занятия заставили меня еще сильнее, чем обычно, тосковать о лете.

Ранняя зима успела закончиться, на смену ей пришла и всерьез обосновалась на планете глубокая зима, и только тогда прибыло известие с Земли.

Некоторые любят глубокую зиму за ее строгую простоту. В это время редко идет снег. Крохотное солнце раз и навсегда определенным курсом взбиралось на небосвод. Температура по ночам опускалась до тридцати и сорока градусов ниже нуля, хотя до начала весны следовало ожидать морозов и куда сильнее – до шестидесяти пяти градусов.

Те, кому нравилась глубокая зима, не были рыбаками. Когда лед на озере стал достаточно прочным для того, чтобы по нему можно было безопасно ходить, я взял нагревательные цилиндры и отправился, чтобы проделать во льду девяносто шесть прорубей.

Каждый цилиндр представлял собой метровый отрезок дюралевой трубы, в толстые стенки которой были вмонтированы нагревательные элементы. Сверху цилиндр был обмотан теплоизоляционным материалом, выступавшим по сторонам, словно шляпка гвоздя – благодаря такому расширению цилиндру не грозила опасность провалиться сквозь лед и утонуть. Я расставлял их по дюжине в ряд на таком расстоянии, чтобы между каждой парой можно было без труда пропустить перемет, затем налаживал снасти и ждал. Часа через два цилиндр углублялся в лед и доходил нижним краем до воды, и я выключал на некоторое время энергию. Выжидал еще часок, а потом начиналась потеха.

Конечно, пока внутри лед таял, снаружи он быстро намерзал. Я брал увесистую кувалду и длинную пешню и колотил молотом по намерзшему льду, пока звонкий звук ударов не сменялся глухим потрескиванием. Затем я снимал крышку, вытаскивал из трубы тридцатикилограммовую ледяную глыбу и откатывал ее в сторону.

Включал нагрев трубы посильнее, переходил к следующей лунке и повторял там все сначала.

Когда я расправлялся с двенадцатой трубой, первая нагревалась настолько, что я мог освободить ее из ледяной хватки. После этого я пешней разбивал корку льда, вновь образовавшуюся в проруби, вставлял трубу на место, закрывал ее крышкой, уменьшал нагрев до минимума и проделывал то же самое со следующей трубой, и так далее.