— Да, вот так история… А может, из района ветврача срочно вызвать? — сказал дед Антон помолчав. — Может, они вдвоем с нашей-то посоветуются, да и придумают что-нибудь?

— Ничего наша не придумает! — резко возразила Марфа Тихоновна. — И тот ничего не придумает. Одни и те же лекарства дают. А что в них толку? Двор плохой. Как ни топи — все настоящего тепла нету. Простужаются телята, да и всё.

— Да, — согласился дед Антон, — двор новый надо. А пока все-таки придется вызвать Петра Васильевича сюда. Тут где-то сейчас девчонка была…

— Настя! — крикнула Марфа Тихоновна. — Где ты там?

Настя, пока они стояли и разговаривали, неслышно ушла в соседнее помещение к маленьким телятам. В телятнике стоял полумрак, теплый и душный. Пахло и соломой и сеном. Вокруг только что протопленной, горячей печки поднимались легкие испарения.

Телята-молочники стояли в клетках по-двое, по-трое — белые, пестрые, рыжие. Их черные круглые глаза мерцали в полумраке. Настя остановилась около своего любимца — светло- желтого бычка.

— Огонек! — позвала Настя.

И бычок, уже понимавший свою кличку, не спеша подошел к Насте. Девочка погладила его шелковую шею, с удовольствием перебирая пальцами мягкие складочки свисающего подбородка.

— Ах ты мой маленький! Ах ты мой глупенький! Ну, что смотришь? Вот глазочки-то у тебя — как фонарики!

Тут Настя услышала зов и бросилась из телятника в изолятор:

— Что, бабушка?

Дед Антон, увидев ее на пороге телятника, вдруг вскипел.

— Ты зачем туда ходила! — закричал он, а голос у него был такой, что хоть полком командовать. — От больного — к здоровым! Чтоб не было больше тебя на телятнике!.. Юннаты! Шефы!.. А ну-ка, вон отсюда, и чтоб я тебя не видел! На что мне такие юннаты, которые не соображают ничего?

Настя вспыхнула и, опустив голову, пошла из телятника к дверям. Но дед Антон, накричав, тут же и остыл: ну что, старый крикун, набросился на девчонку?

— Эй, голова! Подожди-ка! — сказал он, будто вовсе и не гнал ее только что из изолятора. — Сбегай в правление, скажи секретарю, чтобы позвонил Петру Васильичу. Скажи — пускай приедет поскорее!

Настя, сама стыдясь своего промаха, живо кивнула деду Антону:

— Сейчас, дедушка Антон! Сейчас сбегаю!

И тотчас скрылась за дверью.

Марфа Тихоновна снова укутала теленка и встала с порожка. Сдвинув суровые брови, она стояла и не спускала с телочки глаз.

— За Петром Васильичем! — тихо и горько сказала она. — А кто ему верит? Он ездит по колхозам и только одно всем твердит: не так телят воспитываете, на холод надо! Ну что это на смех, что ли? Или заучился чересчур?.. Новорожденного теленка — на холод!

— На холод… — задумчиво повторил дед Антон. — Вишь ты, дело-то такое… Что-то часто стали об этом говорить. И в районе, как я на съезд животноводов-то ездил, то же самое шпорили. Вишь, будто бы многие хозяйства такой метод применяют и довольны. Да вот и Петр Васильевич твердит… А что, голова, может и нам попытать?

Глаза Марфы Тихоновны блеснули.

— Да что ты, Антон Савельич! — резко прервала она деда Антона. — На старости лет дурачить меня, что ли, вздумал? Ну ты сам-то пойми, что ты говоришь! Маленького, нежного теленка — на мороз! Да ведь это как свечечка: ветерок дунул — они и погасла! Ты сегодня выспался ли?

Дед Антон хотел что-то возразить, но Марфа Тихоновна не дала ему вымолвить слова:

— Я и Петра Васильича за эти выдумки пробрала, с песочком прочистила.