— Ну, что тебе, Антон Савельич? — сморщась от его зычного окрика, спросил секретарь. — И что это ты трубишь, как труба! Оглушил совсем!

— А ты бы отвечал сразу, вот никто бы тебя и не оглушал. Где Василий Степаныч?

— С агрономом на поля пошел… на поля, к Выселкам. Навоз там возят. Ну, все?

— Ну и все, — сказал дел Антон. — Давно бы так и объяснил. А то люди кричат-кричат, а ты как глухой все равно!.. Пойдем, Ванек, председателя искать.

Солнце слепило глаза, снег сверкал и скрипел под ногами, как в декабре. Но уже висели тоненькие веселые сосульки под крышами, и в воздухе бродило что-то неуловимое, тревожно и сладко напоминающее о весне.

— Скоро ольха зацветет, — сказал дед Антон. — Это дерево весны дождаться не может: чуть таять начнет, а уж она тотчас и сережки надевает. Словно на праздник!

— Вот какими словами заговорил! — радостно удивился Ваня, заглядывая в голубые глаза деда Антона. — А может ты и стихи писать умеешь?

Дед Антон вздохнул и усмехнулся:

— Хм! Стихи! Не знаю, не пробовал.

— А ты песни любишь?

— Песни люблю. Люблю песни, особенно если поют складно. Ведь у нас девки иногда как? Лишь бы перекричать друг друга. А это разве песни? Другой раз подходящие голоса соберутся, да так вроде и поют не во всю силу, а как ловко получается. Вот Катерина Дозорова, например, складно поет, хорошо!

— А ты, Антон Савельич, сам тоже петь умеешь?

— Эх, вот-то и беда, что не умею! Я все как-то невпопад: гармонь туда, а я сюда, люди тянут в одну сторону, а я — в другую… Вроде и стараюсь, а все не так получается. Уж я и не берусь, молчу. А другой раз не вытерпишь — выпьешь где на празднике или на свадьбе да запоешь… Глядишь, а народ кругом сразу со смеху так и киснет. И старуха тут же подскакивает: «Замолчи, старый кочедык, не порти песню!» Ну, вот уж я и молчу. А кабы умел, спел бы.

И вдруг петушиным голосом затянул:

Ваня громко рассмеялся. Он хохотал, запрокинув голову, и даже, сбившись с дороги, провалился в сугроб.

— Ну вот, ну вот, голова!.. — усмехаясь, пробормотал дед Антон. — Ну вот всегда так: запоешь, а они со смеху наземь падают!..

Они свернули на полевую дорогу. Дорога темной полосой лежала среди чистых, розовых от солнца снегов, накатанная, слегка подтаявшая, с клочьями соломы и навоза, упавшими с возов. Впереди шли две подводы с навозом. Девушки, шагая рядом с санями, погоняли лошадей и весело перекликались друг с другом. Вдруг та, что шла впереди — рослая, в короткой черной жакетке, — запела негромко:

— Катерина! — обрадовался дед Антон. — Давай помолчи, парень, хорошую песню услышим.

Низкий голос, ласковый и задушевный, легко и далеко проплывал над снежным полем:

Возы свернули на пашню. Навстречу ехали другие — порожняком. Все поле пестрело кучками навоза. Бабы с вилами в руках подошли к прибывшим возам… Агроном что-то объяснял им, широко размахивая рукой.

Председатель Василий Степанович Суслов, засунув руки в карманы, стоял в стороне, на пригорке, и, прищурив глаза, вдумчиво и даже мечтательно глядел куда-то мимо людей, мимо поля. Он слегка вздрогнул, когда дед Антон, подойдя, окликнул его.

— Здорово, дед, здорово! — сказал он, подавая руку деду Антону и Ване. — Куда это бредешь?

— Да к тебе, Василий Степаныч… — Дед Антон смутился и нахмурился. — Беду делить…

— Что случилось?

Смуглое худощавое лицо председателя сразу стало напряженным, и небольшие, запавшие под широкими бровями глаза остро засветились.