И Лева победно воззрился на присутствующих. Картина была занимательная: Миша сидел с открытым ртом, порываясь что-то сказать, но слова застряли в горле. Дима впился глазами в Леву, словно пытаясь обнаружить в нем что-то доселе невиданное. Судейский выглядел как обиженный ребенок, которого укладывают спать, не дав досмотреть любимый мультик.

Пользуясь тишиной, Лев Валентинович решил развить свою мысль:

— Я, собственно, что хочу сказать? Допустим, я не в восторге от того, как выстроен ваш имидж. Но это же не значит, что я сразу начну ломать то, что с трудом было создано моим предшественником, — и он пальцем указал на Диму. — Будем работать медленно, учитывая вашу грандиозную загруженность. Но если вы, господин Судейский, доверитесь профессионалу, то народ через какое-то время просто не узнает вас. В хорошем смысле.

— В каком, в каком? — прохрипел обретший дар речи депутат.

— В хорошем, — уточнил Лева.

— Послушай, — спросил Судейский, медленно поднимаясь из-за стола, — а тебя в детстве не били?

— Били, — осторожно вставая с кожаного стула, ответил Лев Валентинович, — меня и в юности били. Только, знаете, они всегда получали сдачи. А вы что, хотите, чтобы я еще и телохранителем при вас состоял? Но тогда зарплата должна быть вдвое больше. Сами понимаете — риск слишком велик, вам же столько народу желает в морду дать!

— Вон!!! — заорал Судейский. — Уберите этого сукиного сына, а то я его сейчас пристрелю! Дима, охрану быстро!

Тут Дима, с изумлением наблюдавший за происходящим, развел руки в стороны и, заслоняя собой Леву и Мишу, обратился к хозяину:

— Рудольф Аркадьевич, позвольте, я сам разберусь.

И, повернувшись к виновнику безобразия, быстро скомандовал:

— Катись отсюда и жди в приемной. — А Мише приказал:

— Ты останься.

Пока Лев Валентинович с пылающими ушами и горящим взором ожидал своей участи в приемной, в кабинете происходило следующее.

— Ты кого привел, я тебя спрашиваю? — вопрошал Судейский, нервно расхаживая из угла в угол.

— Рудольф Аркадьевич, поймите, парень молодой. Переволновался, все-таки такой уровень, такая ответственность, — скулил Миша, пытаясь защитить не столько Леву, сколько себя.

— Переволновался? Да он спокойный и наглый, как мамонт. Дерзит, гаденыш, и еще улыбается! Чего скажешь, Дим?

— А мне он понравился, — неожиданно заявил тот. — Уверенный, говорит складно. Даже забавно, — улыбнулся пресс-секретарь.

— Что тебе забавно? Доулыбаешься, выкину на улицу…

— Рудольф Аркадьевич, вы же говорили, что вам не мямли, а бойцы нужны. Чем не боец? Подучим, вправим мозги, объясним кое-что. Такой орел у вас будет — все обзавидуются.

— Что ты меня уговариваешь! Да, мне нравятся дерзкие. Но он должен быть дерзким не со мной, а с другими. Со мной он должен быть почтительным!

— Вот это мы и объясним ему, с вашего разрешения, Рудольф Аркадьевич. Хорошо?

— Объясним, объясним, — обрадовался Миша, — я лично из него всю дурь выбью!

— Может, кого другого посмотрим? — уже вяло сопротивлялся Судейский.

— Такого не найдем! — едва не хором воскликнули Дима с Мишей.

— Ладно, — депутат махнул рукой, — делайте что хотите. А впрочем, мне он понравился. Только пусть почтительности прибавит, а то голову оторву.

— Да брось, я думал, он меня убьет.