Дальше она не могла читать: слезы падали на знакомое и такое дорогое чистописание. Он в безопасности! Он не погиб в снегах! Если бы она поддалась собственной слабости, уступила настояниям лейтенанта Биля, то разминулась бы с этим почтовым мешком по пути в Горгону и не знала бы до Нью-Йорка, жив ли муж.

Джесси вытянулась на шезлонге, спрятав лицо в его чехол; она не могла ни думать, ни читать, чувствуя лишь всепоглощающее облегчение: он в безопасности. Спустя некоторое время она вновь взялась за письмо. К нему были приложены десять листов рукописи. Джон составил ее в виде дневника, явно желая, чтобы его записи явились для нее докладом о болезненных и трагических событиях четвертой экспедиции. Кровь отливала от лица Джесси по мере чтения: одиннадцать человек из тридцати трех погибли, умерли от стужи и голода или умопомешательства в походе. Те же, кому удалось спастись, превратились в бледные тени, а половина лишилась рассудка от мук и страданий. Каждый в группе осуждал, критиковал и возненавидел других. Джон осуждал Уильямса за трагедию, Уильямс осуждал Джона за вмешательство, за выбор непроходимой дороги. Джона осуждали за то, что он приказал спасать багаж, вместо того чтобы спасаться самим, а это привело к потере, возможно, девяти жизней. Уильямса, вышедшего с группой за помощью, обвиняли в каннибализме. Уильямс и его спутники осуждались за то, что, выйдя из гор, не вернулись назад, чтобы спасти оставшихся. Джон спасся благодаря тому, что встретил сына индейского вождя, с которым подружился за год до этого. Он добрался до дома Кита Карсона, еле волоча обмороженную ногу, страшный, как огородное пугало, больной телом и с отчаянием в душе.

И все же, несмотря на эти бедствия, он заканчивал письмо на радостной ноте, утверждая, что экспедиция была удачной: он многое узнал о горном районе, был убежден, что рядом может быть найден перевал для железной дороги и когда-нибудь при более благоприятных условиях он найдет его.

«Когда я думаю о тебе, тепло согревает мое сердце, омоложает его как хорошее лекарство, и я забываю о боли и уповаю на будущее. Мы, дорогая женушка, еще насладимся вместе покоем и счастьем, а они для меня теперь почти равнозначны. Я частенько рисую себе приятные картинки счастливого дома, который у нас будет, и особенно часто и с огромным удовольствием я вижу нашу библиотеку, с ярким огнем в камине в дождливый бурный день, при светлой погоде — большие окна, выходящие на море. Все это врезалось в мое сознание».

Она была права, восторженно подумала Джесси. Она осталась верна своему обещанию, и они встретятся в Сан-Франциско!

Но когда? Он написал письмо, находясь в постели, не способный двигаться. В Калифорнию невозможно попасть иначе как пешком или верхом на лошади, а он не может предпринять опасное путешествие нездоровым. Сколько времени потребуется для поправки? Вероятно, месяцы. Возможно, он никогда не поправится! Она знала мужчин пограничных районов, обмороженные ноги которых пришлось ампутировать. Если нога Джона не поправится, ему потребуется медицинская помощь. Если ее невозможно обеспечить в Таосе, Кит Карсон должен будет отвезти его в госпиталь в Сент-Луисе. Да, она встретит мужа в Сан-Франциско, но когда?

Джесси вскрыла конверт от отца. Он писал о плохих известиях относительно экспедиции и приложил свою статью, написанную для восточных штатов. Он сообщил ей о болезни ее мужа, находящегося в Таосе, описал состояние его ноги. Он был полностью уверен, что Джон не сможет сделать переход в Калифорнию, не поставив под угрозу свою жизнь. Отец писал дочери, что посылает депеши в Таос, требуя, чтобы Джон вернулся в Сент-Луис так быстро, как позволит его здоровье, и что он с такой же настойчивостью требует, чтобы его дочь вернулась в Нью-Йорк, оттуда она сможет выехать в Сент-Луис для встречи с мужем.