В ранние годы ей казалось, что все сказанное ее отцом было Богом данным и безупречным. Но, по мере того как она слушала его единомышленников и противников в зале сената, слушала Клея, Хейна, Уэбстера и Кэльхуна, она поняла, что у отца есть свои ограничения — иногда он повторялся там, где прямая атака была бы более эффективной. Он слишком много полагался на Марка Аврелия, на Цезаря и Плутарха, иногда увлекался напыщенными фразами, когда простота могла бы обеспечить победу. Поначалу, когда он диктовал ей, она просто опускала слово или фразу, позже она устраняла абзацы, слабые места и ненужные повторы.

Разразилась буря, когда Том Бентон услышал, что делает его дочь. Несколько дней он не разговаривал с ней… пока она не добыла «Конгрешнл рекорд», не скопировала на одном листе бумаги то, что сказал Том Бентон в сенате, а на другом — то, что он продиктовал ей. После долгих убеждений и слез она уговорила его посмотреть и сопоставить эти копии. Она пристально смотрела на его лицо, когда он, утонув в своем кресле, сличал листы. Она знала, что дело идет о ее будущем — либо он должен одобрить сделанное ею, либо она не будет больше работать с ним.

После долгого молчания отец поднял голову, его лицо все еще оставалось покрасневшим.

— Ради Всевышнего, Джесси! — воскликнул он. — У тебя не было права поступать так. Это отвратительная наглость, с какой я когда-либо сталкивался… но, сказав это, я должен признать, что ты сделала свое дело блестяще!

_/5/_

Джесси работала за своим пюпитром в библиотеке каждое утро с восьми до одиннадцати. После завтрака она совершала долгую медленную прогулку по Вашингтону со своей сестрой Элизой, Гарриет Бодиско и Нэнси Полк. В четыре часа она приходила в здание сената, чтобы позвать отца на обед, а вечерами занималась изготовлением детской одежды, обвязывала края этой одежды, кроила простынки и ночные рубашки, которые должны были сшить негритянки-портнихи.

Ее взволновали сведения, почерпнутые из изучавшихся ею материалов, что исследование американцами Запада началось за десятилетие до того, как ее отец поселился в Сент-Луисе в 1815 году, что Запад стал доступен для миграции, можно сказать, в день ее рождения благодаря открытию перевала в Скалистых горах, что позволило проложить тропу Орегона.

Когда Соединенные Штаты купили Луизиану в 1803 году, вдвое расширив свою территорию, ни один человек толком не знал, что было приобретено всего за пятнадцать миллионов долларов. Это побудило президента Джефферсона поручить Мэриуэтеру Льюису и Уильяму Кларку пройти по территории и составить карту возможной тропы — дороги. Льюис и Кларк были первыми белыми, пересекшими Скалистые горы и спустившимися по западному склону в долину реки Колумбия. Едва успели они вернуться в Вашингтон в 1806 году с отчетом, как правительство отправило Зебулона Пайка исследовать ту часть Луизианы, которая простирается на юго-запад от Сент-Луиса. Пайк дошел до Мексики, проложив тропу Санта-Фе, ставшую излюбленной дорогой для торговцев и звероловов.

К 1811 году охотники и звероловы Джона Джэкоба Астора начали переходить Скалистые горы в районе Айдахо, а с 1814 года звероловы Северо-Западной компании и Компании Гудзонова залива пересекали Скалистые горы каждый год. В поисках лучших пушных зверей они сотворили целую легенду о необжитых землях, но это были в основном необразованные люди, не умевшие составлять карты и не писавшие дневников, поэтому их знания практически не имели никакого значения для тысяч семей на Востоке, желавших переехать на Запад, но не готовых отправиться туда, не имея точного представления о тамошних землях.

Потом генерал Уильям Эшли основал Пушную компанию Скалистых гор и убедил жителей пограничных районов: Эндрю Генри, Джеймса Бриджера и Джедедиа Смита — присоединиться к нему.