|
И. Петрусевича. Мне посчастливилось больше, чем я ожидал. Я нашел книжку, написанную им самим. Она была издана тотчас же после Великой Отечественной войны, на ней лежит суровая печать середины сороковых годов: шероховатая бумага, ничтожен тираж — и все-таки она о георгинах! Эта книжка содержит обстоятельные агрономические пояснения и рекомендации, точные и красочные описания многих сортов, ряд мыслей. Мне особенно понравилась одна — о том, что селекционер-оригинатор лишь тогда добьется большого успеха в работе над новым сортом, когда начнет думать не о маленьком участке перед домом, а о всей земле, как о бескрайнем молодом саде.
Я читал книжку, написанную Г. И. Петрусевичем в конце жизни, и из тумана лет — сквозь мглу, и огни, и морозы — мне улыбался молодой человек в буденовке с веселым и жестким лицом. И с его улыбкой книга делалась человечной и мудрой даже в самых обыкновенных советах садоводам — о том, например, что не надо срезать соцветия, когда они покрыты росой.
II
После появления в печати очерка «Георгины» Шарлотта Ивановна Петрусевич получила около пятисот писем — из Карелии, Закарпатья, Киргизии, Якутии… Порой на конвертах мелькали названия вовсе не знакомых ей маленьких городов: Хуст, Бобрка, Усть-Кут… И песенные имена деревень: Веселые Звоны, Ключи, Белые Камни… Читая эти письма, я невольно думал о том, что, если их напечатать, получится хорошая книга. Пока я хочу познакомить читателей только с пятью письмами. Я отобрал их не потому, что они самые интересные. Нет, я увидел в них главы маленькой документальной повести о цветах. Ценность этой повести, по-видимому, в том, что ее писали люди, даже не догадывающиеся о существовании друг друга.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Глубокоуважаемая Шарлотта Ивановна, друг нашего друга! Не удивляйтесь этому обращению. Я все сейчас объясню. Нас осталось в живых трое: я и Дунканы — Мария и Петр. В день моего рождения мы собрались у меня по традиции, и Петр с восторгом развернул передо мной газету: «Читай, Анна!» Я увидела название «Георгины» и подумала, что он отложил этот номер ради моей любви к саду. «Нет, ты читай сейчас», — сказал он. Я стала читать, у меня захватило дыхание. Я узнала, хотя и поздно, за нашего незабвенного друга Геннадия Ивановича Петрусевича. Пятеро нас было неразлучных в Конармии Буденного: Геннадий Иванович, я с мужем и Дунканы — Мария и Петр. Душой этого содружества был ваш муж. Мне воспоминание о нем особенно дорого. Он спас мне жизнь. Весной мы переезжали Донец. Лед уже был ненадежен, передние переехали, а моя лошадь стала тонуть. Я ухватилась за кромку льда, закричала. Геннадий Иванович соскочил с седла, кинулся в ледяную полынь, вытащил меня. Мокрые, на его коне, помчались мы догонять нашу часть. Меня назвали его крестницей. А однажды я увидела рядом с ним в седле избитого мальчика лет двенадцати. Он поручил Васю мне, я его выходила. Потом Вася ходил в разведку, и его убили. Вот было горе! Геннадий Иванович положил на его могилу букет васильков. Он мне сказал в тот день, что самый любимый его цвет — синий. Через год я уехала домой, потому что ожидала ребенка. Расставаясь, мы все пятеро дали клятву, где бы кто ни был, извещать друг друга о себе. Я работала в равкоме. Вернулся муж, стал работать военкомом. Потом и Дунканов послали на советскую работу в соседний город. Во время налета банды Махно мужа моего убили. Я осталась с двумя детьми… Много пережито, милая Шарлотта Ивановна! Сына я потеряла в Отечественную войну. Мне было тяжело все эти годы не иметь вестей от Геннадия Ивановича. И некого винить. Войны и стройки, стройки и войны… Сегодня на севере, завтра на юге. |
