Теперь действительно взволнованный, Деккер положил кровь рядом с дверью так, чтобы он мог использовать обе руки на ручке, но Дани, должно быть, тоже использовала обе руки на другой стороне. Он должен был применить реальные усилия, чтобы повернуть ручку и потянуть дверь. Он почти на фут открыл ее, когда она вдруг выпустила хватку. К сожалению, Деккер этого не ожидал, все еще тяня со всей силы, и шарахнул себе по голове этой проклятой дверью. Чертыхаясь, он споткнулся и сделал шаг назад, схватившись за голову, и увидел как она снова закрыла дверь.

Вздохнув, он отпустил голову и подошел к двери, устало спросив:

— Дани, что ты делаешь?

— Прячусь. На что это еще похоже?

Деккер тоже так считал. Ее голос звучал странно, как будто она плачет или пытается казаться злой, он не знал, что именно. Он хотел было снова спросить ее, в порядке ли она, когда она вдруг сказала:

— Я не животное.

Он моргнул при этих словах, его голова слегка дернулась назад от боли в ее голосе.

— Я не хочу, чтобы ты снова связал меня, — добавила она, а затем воскликнула почти отчаянно, — Я не такая, как Леониус. Я даже не хочу крови. Я просто хочу… — ее слова умерли от рыданий, и Деккер потянулся за ручку двери. На этот раз он не встретил никакого сопротивления и понял почему, когда увидел Дани, загнанную в угол и уткнувшуюся в него лицом.

Деккер замялся, а затем шагнул внутрь, закрыв за собой дверь, он потянулся к Дани, чтобы погладить ее по спине.

Дани напряглась при его прикосновении, и бросила быстрый взгляд через плечо, показывая, что она действительно плачет. Затем она снова отвернулась к углу, ее голос дрожал, когда она спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Прячусь с тобой.

Эти слов произвели на нее разрушающий эффект, она обмякла, прислонившись к стене, ее плечи тряслись с мягкими всхлипами.

Испытывая боль вместе с ней, Деккер схватил ее за плечи и повернул, прижав к своей груди. Он увидел кусок веревки, болтающийся у нее на запястье, и понял, что она не смогла снять ее, в то время как все остальные сняла, он должен был снять веревку. Но потом он решил проигнорировать это и обнял ее руками, укачивая в этом темном, душном шкафу. Он гладил ее спину и шептал успокаивающие слова, и в итоге ее плач стал меньше, а потом закончился совсем. Через мгновение она прошептала:

— Теперь ты меня ненавидишь.

— Нет, — тихо сказал он, и она подняла голову, чтобы посмотреть на него.

— Но я ноуфангерс.

— Нет, ты не ноуфангерс, — заверил он ее.

Дани печально покачала головой на его отрицание.

— Да, я такая. Я ноуфангерс, а бессмертные ненавидят их.

— Ты Дани, — повторил он твердо. — И ты не ноуфангерс, ты edentate. Бессмертные не ненавидят edentates.

— Edentate? — непонимающе спросила она.

— Это то, как вменяемых безклыкастых называют бессмертные, — пояснил он. — Ты edentate, Дани. Только сумасшедшие безклыкастые отступники называются ноуфангерсами.

— Edentate, — сказала она медленно, но потом покачала головой. — Но Леониус сказал, что ты возненавидишь меня, и ты привязал меня вчера как собаку. Ты…

— Мы связали тебя вчера, чтобы ты не навредила себе, — быстро заверил ее Деккер. — Ты кусала себя и металась, Дани, это было необходимо.

Когда она подняла голову с надеждой в глазах, он добавил:

— И мы не презираем какую-либо другую расу. Мы выслеживаем и убиваем только отморозков, как бессмертных, так и edentata. — Когда она посмотрела на него с сомнением, он неохотно признался, — К сожалению, половина edentata, пережившие изменение становятся ноуфангерсами, как Леониус и отступниками, поэтому силовикам пришлось убить очень многих в сравнении с бессмертными, но не все пережившие изменение становятся ноуфангерсами, — добавил он.