– Это были настоящие мужчины, и умерли они при свете солнца. Я завидую, их смерти, буду завидовать их славе. Я был бы рад, если бы люди гордились мною так, как я горжусь отцом и сыном Молье. Вперед!

Мы двинулись дальше. Пересекли ущелье. Когда спускались, на нас накинулась ночь. Сыновья Инри Кампоса объезжали лагерь, раздавали воду, успокаивали. Люди погрузились в тяжелый сон. Но я не спал. Я стоял, я смотрел, как поднимается солнце.

– Солнце не любит нас. Оно за господ, – простонал Эустакио. Он упал во время спуска и теперь хромал. Нога совсем отказала. Хромой Эустакио – его и сейчас так называют.

– Ты ошибаешься, – отвечал я. – Солнце сжигает наши тела, но зато оно иссушает реку Мантаро. Только сейчас, во время засухи, и можно найти брод.

Весь день мы спускались. Страшный спуск! Держась за руки, мы медленно продвигались вниз. Проклятый спуск! Мы даже не знаем, где нашли могилу братья Больярдо. Счастливцы! Я называю счастливцами тех, кому довелось умереть, не увидев, как люди жалеют о том, что сделали, а не о том, чего не сделали. На дне ущелья мы снова остановились на привал. Ослабевшие, больные, израненные… Уговоры сыновей Инри Кампоса уже не действовали. Эустакио, тот, которого и по сей день называютХромым, упал на колени.

– Инри Кампос, золотое сердце, не сердись на меня. Моя душа летит за тобой туда, к тому единственному в мире клочку земли, который я мог бы назвать своим, но тело мое, моя больная нога не хотят идти. Я не могу больше. Инри, старший брат мой, я слаб, я жалок. Молю тебя – позволь мне вернуться.

– Ты возвращаешься в рабство, Эустакио.

– Прости и блогослови, великий брат мой.

– Ты будешь кормиться объедками от свиней.

– Такая уж моя доля.

Вдова Больярдо тоже упала на колени.

– Инри Кампос, благородно твое сердце, но и ты не в силах вернуть мне моих дорогих сыновей. Они жили вместе и умерли вместе. У меня нет больше будущего – одно только прошлое.

– Именем твоих прекрасных сыновей, на веки живых в памяти жителей Янакочи, заклинаю тебя: не возвращайся. Осталось всего несколько дней.

– Инри Кампос, золотое сердце, не гневайся. Мое тело изранено и душа тоже. Благослови меня.

– Я не сужу вас, – сказал Инри Кампос.

Понсиано Гуадалупе, недавно женатый, указал на свои ноги – все в ранах.

– Я тоже не могу идти дальше.

– И тебя я не осуждаю. Может быть, ты возвращаешься потому, что тело юной жены призывает тебя. Ладно! Возвращайтесь! Мой сын Гумерсиндо проводит вас.

Инри Кампос подозвал меня.

– Раймундо Эррера, ты объедешь лагерь и спросишь, кто еще не может идти дальше.

Сто человек захотели вернуться. Гумерсиндо Кампос собрал отряд. Инри Кампос приказал поделить воду. Мы попрощались с ними и двинулись дальше. Тропа шла круто вверх. Вскоре на склоне мы отыскали пещеры. Зажгли костры. Еда и тепло подкрепили нас. Чтобы развеселить тех, кто ослабел, братья Кампос плясали и пели. Напрасно! Рекис, Криспин, Бонилья и многие другие не увидели рассвета.

Теперь мы опять спускались. Солнце свирепело. У стариков не хватало сил. Мариано Рекис лег на землю.

– Раймундо, – позвал он меня.

– Я здесь, дон Мариано.

– Скажи мне, чудовище ты или чудо? Я тебя знаю с самого детства. Я дрался во время войны с чилийцами. В битве при Мирафлорес лишился руки. Тебе было тогда шестьдесят три года.