Наверное, после столкновения с ночным гостем я должна была испытывать тревогу и прислушиваться к любому звуку, но в противовес здравому смыслу меня, точно невидимой вуалью, окутывало ощущение абсолютной безопасности.

За ночь погода испортилась. Небо заволокло низкими тучами, улицы наполнились злыми сквозняками, и город оцепенел, пытаясь угадать, чего ожидать от весенней непогоды — ледяного дождя или снега.

Кутаясь в душегрейку, быстрым шагом я спустилась из Кривого переулка к людной площади с омнибусной станцией. В разношерстной толпе надрывал горло мальчишка с перекинутыми через локоть листовками.

— Срочная новость! — кричал он, распугивая народ. — Жулита не выдержала позора и спрыгнула с моста!

Что?!

Опешив, я ловко выхватила из рук пацаненка совсем свеженькую листовку. Бумага пахла свинцовыми чернилами, на полях темнели следы от пальцев разносчика. Под черно-белым портретом актерки, запечатленной на сцене, было напечатано предсмертное послание, написанное мелким и таким неразборчивым почерком, будто Жулита едва-едва умела держать в руках перо. В колонке тоже шла сущая околесица о муках совести и прочей белиберде.

При виде имени Пиотра Кравчика, автора горячей новости, у меня, кажется, вытянулось лицо. Невольно вспомнились темный зал едальни, ухмылявшийся газетчик и важные господа, с кем он спускался из закрытых кабинетов. Жулита не врала, когда утверждала, будто от нее пытались избавиться! Убийцы не учли только одного, что кто-то может вмешаться и спасти замороченную колдовством жертву. Они не учли меня!

…Мы в большой беде?

Не долго думая, я развернулась и, снова наплевав, что благородные девицы ходят размеренным шагом, держа спину, бросилась обратно в аптекарскую лавку. Ворвавшись в звякнувшие переливчатым колокольчиком двери, я тут же поняла, что новости о смерти Жулиты уже просочились в царство лекарственных трав. Более того, обсуждаются громкими голосами и с живейшим интересом всей длинной очередью.

С непроницаемым видом, словно похороненная молвой актерка не пряталась в хозяйской гостиной, отец выдвигал ящички у аптекарского стеллажа, прихватывал большими пальцами щепотки сушеных трав и бросал в бумажный рожок. При моем появлении родитель оглянулся через плечо и резюмировал:

— Вернулась?

Народ с любопытством посмотрел в мою сторону.

— Забыла… кое-что, — нашлась я и, прогрохотав каблуками по деревянной лестнице, взлетела на второй этаж.

Бледная, как кипенная простыня, актерка сидела на краешке дивана и невидяще таращилась в пустоту. На коленях, прикрытых простым коленкоровым платьем, лежала злосчастная листовка.

— Анна, — позвала я.

Она заторможенно повернула голову. От тоски, застывшей в больших темных глазах, на меня снова нахлынуло чувство вины.

— Простите, что не поверила вчера, когда вы говорили…

Неожиданно Жулита вскочила на ноги, и листовка соскользнула на пол.

— Ты обязана мне помочь! — Взгляд у актерки стал полубезумный.

— Конечно, вы можете оставаться здесь, пока не решите, что делать дальше. Шумиха скоро уляжется…

— Я хочу опровержение! Хочу исправить эту чудовищную нелепость! — перебила она меня. — Сегодня же! Они подделали предсмертную записку! Так? Значит, я должна написать своей рукой о том, что жива! Гравират с тобой?

Я неуверенно кивнула.

— Превосходно! Сделай оттиски! Вот так! — Она подошла к окну и встала вполоборота. — Я лучше всего получаюсь в таком ракурсе…

Видя мои колебания, она вдруг разъярилась:

— В конце концов, все началось с тебя! Если бы ты не следила за мной, то я бы сейчас собирала сундуки и переезжала в столицу!

Она указала на меня пальцем, как будто больно ткнула в совесть.