|
Вообще с ним не церемонились. Но могло быть и то, что бродяга не всЈ лгал и напрашивался на службу в самом деле только от себя, и именно потихоньку от Петра Степановича; а уж это было всего любопытнее. II. Дом, до которого дошел Николай Всеволодович, стоял в пустынном закоулке между заборами, за которыми тянулись огороды, буквально на самом краю города. Это был совсем уединенный небольшой деревянный домик, только что отстроенный и еще не обшитый тесом. В одном из окошек ставни были нарочно не заперты, и на подоконнике стояла свеча - видимо с целью служить маяком ожидаемому на сегодня позднему гостю. Шагов еще за тридцать, Николай Всеволодович отличил стоявшую на крылечке фигуру высокого ростом человека, вероятно хозяина помещения, вышедшего в нетерпении посмотреть на дорогу. Послышался и голос его, нетерпеливый и как бы робкий: - Это вы-с? Вы-с? - Я, - отозвался Николай Всеволодович, не раньше как совсем дойдя до крыльца и свертывая зонтик. - Наконец-то-с! - затоптался и засуетился капитан Лебядкин, - это был он, - пожалуйте зонтичек; очень мокро-с; я его разверну здесь на полу в уголку, милости просим, милости просим. Дверь из сеней в освещенную двумя свечами комнату была отворена настежь. - Если бы только не ваше слово о несомненном прибытии, то перестал бы верить. - Три четверти первого, - посмотрел на часы Николай Всеволодович, вступая в комнату. - И при этом дождь и такое интересное расстояние... Часов у меня нет, а из окна одни огороды, так что... отстаешь от событий... но собственно не в ропот, потому и не смею, не смею, а единственно лишь от нетерпения, снедаемого всю неделю, чтобы наконец... разрешиться. - Как? - Судьбу свою услыхать, Николай Всеволодович. Милости просим. Он склонился, указывая на место у столика пред диваном. Николай Всеволодович осмотрелся; комната была крошечная, низенькая; мебель самая необходимая, стулья и диван деревянные, тоже совсем новой поделки, без обивки и без подушек, два липовые столика, один у дивана, а другой в углу, накрытый скатертью, чем-то весь заставленный и прикрытый сверху чистейшею салфеткой. Да и вся комната содержалась, повидимому, в большой чистоте. Капитан Лебядкин дней уже восемь не был пьян; лицо его как-то отекло и пожелтело, взгляд был беспокойный, любопытный и очевидно недоумевающий: слишком заметно было, что он еще сам не знает, каким тоном ему можно заговорить и в какой всего выгоднее было бы прямо попасть. - Вот-с, - указал он кругом, - живу Зосимой. Трезвость, уединение и нищета - обет древних рыцарей. - Вы полагаете, что древние рыцари давали такие обеты? - Может быть, сбился? Увы, мне нет развития! ВсЈ погубил! Верите ли, Николай Всеволодович, здесь впервые очнулся от постыдных пристрастий - ни рюмки, ни капли! Имею угол и шесть дней ощущаю благоденствие совести. |
