|
Извините меня, если на свое имя приняли. Я Шатова знаю, а жену его совсем не знаю... совсем не знаю! - Я понял, понял, и если настаивал, то потому лишь, что очень люблю нашего бедного друга, notre irascible ami, и всегда интересовался... Человек этот слишком круто изменил, на мой взгляд, свои прежние, может быть, слишком молодые, но всЈ-таки правильные мысли. И до того кричит теперь об notre sainte Russie разные вещи, что я давно уже приписываю этот перелом в его организме - иначе назвать не хочу - какому-нибудь сильному семейному потрясению и именно неудачной его женитьбе. Я, который изучил мою бедную Россию как два мои пальца, а русскому народу отдал всю мою жизнь, я могу вас заверить, что он русского народа не знает, и вдобавок... - Я тоже совсем не знаю русского народа и... вовсе нет времени изучать! - отрезал опять инженер и опять круто повернулся на диване. Степан Трофимович осекся на половине речи. - Они изучают, изучают, - подхватил Липутин, - они уже начали изучение и составляют любопытнейшую статью о причинах участившихся случаев самоубийства в России и вообще о причинах, учащающих или задерживающих распространение самоубийства в обществе. Дошли до удивительных результатов, Инженер страшно взволновался. - Это вы вовсе не имеете права, - гневно забормотал он, - я вовсе не статью. Я не стану глупостей. Я вас конфиденциально спросил совсем нечаянно. Тут не статья вовсе; я не публикую, а вы не имеете права... Липутин видимо наслаждался. - Виноват-с, может быть, и ошибся, называя ваш литературный труд статьей. Они только наблюдения собирают, а до сущности вопроса или так-сказать до нравственной его стороны совсем не прикасаются, и даже самую нравственность совсем отвергают, а держатся новейшего принципа всеобщего разрушения для добрых окончательных целей. Они уже больше чем сто миллионов голов требуют, для водворения здравого рассудка в Европе, гораздо больше чем на последнем конгрессе мира потребовали. В этом смысле Алексей Нилыч дальше всех пошли. Инженер слушал с презрительною и бледною улыбкой. С полминуты все помолчали. - ВсЈ это глупо, Липутин, - проговорил наконец г. Кириллов с некоторым достоинством. - Если я нечаянно сказал вам несколько пунктов, а вы подхватили, то как хотите. Но вы не имеете права, потому что я никогда никому не говорю, Я презираю, чтобы говорить... Если есть убеждения, то для меня ясно... а это вы глупо сделали. Я не рассуждаю об тех пунктах, где совсем кончено. Я терпеть не могу рассуждать. Я никогда не хочу рассуждать... - И может быть, прекрасно делаете, - не утерпел Степан Трофимович. - Я вам извиняюсь, но я здесь ни на кого не сержусь, - продолжал гость горячею скороговоркой; - я четыре года видел мало людей. |
