– Это та вещица, что я привез тебе из Парижа в прошлом году? – спросил Джастин Дэниелз. Только ее отец мог назвать туалет от Баленсиаги, стоящий целое состояние, «вещицей».

– Да, папа. Я рада, что тебе нравится. – И, поколебавшись, добавила почти застенчиво: – Мне тоже нравится.

– Славно. Музыканты приехали? – Он уже успел заглянуть в недра обширного, отделанного деревянными панелями кабинета.

– Они репетируют. Готовы приступить в любую минуту. Хочешь выпить?

Джастин никогда не задумывался о том, чего ему хочется. Она держала это в голове за него.

– Не стоит торопиться. Господи, как я сегодня устал.

Он развалился в глубоком кожаном кресле, а Беттина тем временем пристально смотрела на него. Она тоже могла бы сказать, что устала. Сегодня пришлось встать в шесть часов, чтобы обговорить все детали вечернего приема. Полдевятого она отправилась в школу, а потом помчалась домой, чтобы принять ванну, переодеться и успеть проверить, все ли готово. Но об этом она не сказала отцу ни слова. И никогда не говорила.

– Ты начал новую книгу? – заинтересованно и почтительно спросила Беттина. Отец кивнул и улыбнулся.

– Ты всегда внимательно следишь за моей работой.

– Конечно, – потупилась она.

– Отчего так?

– Я должна о тебе заботиться.

– И только?

– Конечно, нет. Твои книги прекрасны, я их очень люблю, – с этими сдовами она подошла к отцу, наклонилась и поцеловала его в лоб. – И тебя я очень люблю.

Джастин улыбнулся и мягко похлопал ее по плечу. Беттина встрепенулась, заслышав стук входной двери.

– Кажется, кто‑то пришел. – Ей было неспокойно, потому что отец в самом деле выглядел усталым как никогда.

Через полчаса дом уже был полон гостей. Слышался смех, разговоры, звон бокалов. Все блистало остроумием, весельем, злословием, причем иногда эти качества сочетались в одном человеке. Совокупная длина вечерних платьев составила бы не одну милю, были представлены все цвета радуги, каскады всевозможных драгоценностей, ослепительно белые сорочки мужчин в черных смокингах были застегнуты запонками, украшенными жемчугом, ониксом, а то и маленькими сапфирами и бриллиантами. Среди присутствующих добрая сотня были знаменитостями, а остальные две – ничем не примечательными гостями, любителями шампанского, икры, танцев под оркестр, желающими взглянуть на знаменитого писателя и, если повезет, перекинуться парой слов с Джастином Дэниелзом и его окружением.

Беттина скользила между гостями, стремительная, изящная. Она неназойливо следила, чтобы все были представлены друг другу, чтобы не кончалось шампанское и было вдоволь закусок, чтобы отцу подали сначала виски, а уж потом бренди, и чтобы сигары всегда были у него под рукой. Когда он затевал легкий флирт с какой‑нибудь дамой, Беттина старалась держаться на расстоянии. В то же время она не забывала провожать к нему важных гостей сразу по прибытии. Ей все удавалось с блеском. Айво считал, что нет никого прекрасней Беттины, во всяком случае на этом вечере. И он в который раз пожалел, что она не его дочь.

– Вижу, что ты не изменяешь себе, Беттина. Устала? Наверное, валишься с ног?

– Глупости, мне это нравится. Однако Айво видел, что взгляд у нее слегка утомленный.

– Хочешь чего‑нибудь выпить? – предложила Беттина.

– Перестань ухаживать за мной как за гостем. Давай лучше присядем.

– Может быть, попозже?

– Нет, сейчас.

– Ладно, Айво, будь по‑твоему. – Беттина посмотрела в его бездонные синие глаза. За многие годы она полюбила его доброе лицо. Они прошли в уголок у окна, сели на диван и некоторое время молча смотрели, как падает снег.