— Ну что ж, три дня нам достанет закончить все редуты. Одно худо: удержится ли до сего дня Полтава.

   — Даст Бог, выстоят, Пётр Алексеевич. Три месяца держались, а уж три дня как-нибудь сдюжат.

В горницу вошёл адъютант и, пробравшись к царю, положил перед ним на стол бумажку и что-то шепнул.

   — Когда? — быстро спросил Пётр.

   — Только что, — отвечал адъютант.

Пётр быстро прочёл написанное на бумажке, поднял глаза:

   — Господа генералы, только что из гвардейского полка к неприятелю перебежал унтер-офицер.

   — Кто? — подался вперёд всем корпусом Меншиков, знавший их всех много лет.

   — Ройтман!

   — Немец, — грохнул светлейший кулаком по столу. — Так я и знал.

   — Этот унтер-гвардеец слишком много знает, — продолжал Пётр. — Теперь наши редуты будут у короля как на ладони. Что делать, Борис Петрович?

   — А что сделаешь, Пётр Алексеевич, редуты поперечные выстроены. Осталось пушками да людьми усадить. Ещё не доделаны два продольных редута. И времени уж мало... Вот новобранный полк у нас...

   — Стой, стой, Борис Петрович, ты верно заметить изволил. Изменник наверняка направит короля с главным ударом на новобранцев. А посему распорядись немедленно отобрать у новобранцев их серую форму и одеть в неё Новгородский полк. Этот полк зело стоек, и Карлус на нём себе шею своротит.

Фельдмаршал и генералы стали выходить из горницы, задержался, как всегда, светлейший. Когда остались они вдвоём, царь с укором заметил:

   — Ты б, Данилыч, поменьше немцев срамотил. А то неловко перед Брюсом, Гольцем да Аллартом. Изменники во всякой нации есть. Эвон Мазепу возьми, однако ж мы не кричим, что малороссияне все предатели. Не они ли Полтаву защищают, живота не жалея.

   — Так ведь, мин херц, от самого Гродна как перебежчик, так немчин.

   — Что делать, Алексаша, Россия для них не родина. Но вот унтера-гвардейца, убей, понять не могу. Неужто он и впрямь думает, что мы слабее Карла?

   — Думает, сукин сын, думает. Но вот возьму в плен, ей-богу, на кол посажу Иуду.

   — Ладно. Возьмёшь — посадишь. Ты вот что, Данилыч, всех ближе к шведу будешь. Не спускай глаз с него. Двадцать девятое двадцать девятым, но не верю я в их рыцарство. В любой миг могут кинуться на нас.

   — Хорошо, мин херц. Будь покоен. Я услежу. И дам знать тебе сразу.

   — Не забывай, я буду в первой дивизии.

Они простились тепло, даже обнялись на всякий случай: баталия — не танцы, в любой миг можно живота лишиться.

36

«Вас ждёт там много еды...»

Перебежчик очень обстоятельно рассказал королю, сидевшему с забинтованной ногой на лавке, что делается в русском лагере к предстоящей битве. Карл не стал задавать свой обычный вопрос: «Зачем перешёл к нам?» Он был твёрдо убеждён, что всё ещё сильнее царя, оттого и бегут от него офицеры-иностранцы.

   — Вы можете указать наиболее слабые места в русском построении?

   — Да, ваше величество. В первой линии за редутами будет стоять полк вчерашних рекрутов, они необстрелянны и побегут после первого удара. Это послужит добрым сигналом для других полков. Не мне объяснять вам, сколь заразительна паника в бою.