Келин прочёл людям письмо царя с крыльца Спасского собора, опустив лишь сроки. Он как военный человек понимал, что царь их умышленно удлинил (письмо могло попасть и в руки неприятеля), но даже он не подозревал, как близко уже освобождение. До него оставались всего сутки.

Как только началась переправа войск через Ворсклу, царь совсем забыл об отдыхе. В тёмно-зелёном мундире полковника Преображенского полка он носился на коне из конца в конец русского лагеря, отдавая распоряжения, вникая во все вопросы подготовки к сражению.

Первым долгом он определил место будущей битвы: она должна была произойти на поле, ограниченном с двух сторон лесом. Царь приказал в одну линию поперёк поля от леса до леса срочно копать и обустраивать шесть редутов, отстоявших друг от друга на расстояние ружейного выстрела. Кроме этого, четыре редута было намечено расположить перпендикулярно к этим шести, то есть вдоль поля. В каждом редуте, как в маленькой крепости, предполагалось расположить до тысячи человек солдат с ружьями и пушками.

Огонь редутов должен был рассечь на части боевые порядки неприятеля.

Пётр торопил, подгонял всех, и поэтому работа в редутах шла беспрерывно днём и ночью. Поскольку обе стороны понимали неизбежность столкновения, царь предложил Шереметеву по-рыцарски договориться с Реншильдом о дне генеральной баталии.

Шведы были готовы начать её хоть завтра, но костью в горле была им Полтава. Её надо было до баталии взять, взять во что бы то ни стало. В стороне крепости слышалась почти беспрерывная пальба, оттуда поднимался к небу пороховой дым.

Пётр I, собрав в Семёнове военный совет, попросил генералов прислушаться к шуму отдалённого сражения.

   — Вы слышите, господа генералы, какой великий подвиг во славу России свершает Полтава. Три месяца гордый Карлус ломает об неё зубы. Три месяца простой народ вкупе с солдатами стоит неодолимой стеной пред шведом. Полтава истекает кровью и надеется только на нас, но и нам даёт она драгоценное время для подготовки к генеральной баталии. А посему слушать прошу диспозицию к бою. Первыми примут удар редуты, посему, генерал Брюс, прошу вас, как командующего артиллерией, озаботиться установкой лёгких пушек в редутах, имея при них добрый запас пороха и картечи. Тебе, Борис Петрович, надлежит оставить в редутах пехоту с добрыми командирами. Сразу за редутами встанешь ты, светлейший, с кавалерией, ты и будешь по мере надобности атаковать неприятеля. Но старайся далеко не отрываться от ретраншемента, дабы не быть окружену. Не забывай, что слева пред тобою лес, и старайся отжимать шведов туда. В лесу наши дерутся зело успешно, понеже деревья своим помогают. Далее за редутами будут развёрнуты основные силы, Борис Петрович, под твоим командованием — пехотные полки под прикрытием кавалерии и артиллерии. Неприятель, прошедший редуты, должен встретить вначале хороший артиллерийский огонь, а потом уже пехотную атаку. Сам я встану во главе первой дивизии и прошу всех, господа генералы, эстафеты свои слать туда.

   — Позвольте, ваше величество, — заворочался Шереметев, — попросить вас от своего имени и всего генералитета, чтоб вы к баталии не приобщались, понеже сие не царское дело.

   — Это верно, — сказал Брюс. — Вы, государь, есть голова всего государства, а голову всегда беречь надлежит.

   — Пустое, господа генералы, — нахмурился Пётр. — Я полковник Преображенского полка и в силу звания своего беру себе первую дивизию. А приобщаться мне или не приобщаться — впредь прошу разговора не заводить. Всё.

Пётр несильно хлопнул ладонью по столу, как бы ставя точку на обсуждении этого вопроса.

   — Борис Петрович, ты вёл переговоры с Реншильдом о дне баталии?

   — Да, государь. Мы договорились начать оную утром двадцать девятого июня, как токмо взойдёт солнце.