— Ох, милый…

Он почувствовал, как она затрясла головой, они вновь побрели по глубокому снегу. Генри не знал, что еще сказать. Очень хочется быть с ней, только кажется, будто она пришла за ним оттого, что боится, не знает, что дальше. Иногда так бывает и с папой, и это жутко страшно, потому что тогда никто ни за что не отвечает. Помнится, как отец беспомощно на него смотрит из-за огромной груды пустых пивных банок, а самое худшее, когда на свете нет ни родителя, ни защитника, ни капитана корабля. Вместо этого они слепо и неуправляемо плывут в бурном шторме. В самые плохие моменты Генри понимает, что так и дальше пойдет его жизнь.

Она внесла его в дом на руках.

Глава 53

Оуэн видел за углом язычки пламени, неясное оранжевое сияние, бросавшее неуверенные колеблющиеся тени, скользившие вверх и вниз по всей длине коридора. Слышался и запах — едкая вонь дыма, угля и раскаленного железа накапливалась в проходе, но почти не вселяла страха. Если даже что-то горит, будет, по крайней мере, теплее.

Завернув за угол, он помедлил, заглянул в полуоткрытую щитовую дверь расположенной впереди комнаты. Там было нечто вроде подземного амбара с перегородками до половины стены, делившими пространство с обеих сторон на отдельные ячейки. Прямо перед глазами старомодная пузатая печурка присела, раскорячившись, как толстяк с открытой раной, глазея на него топкой. Кто-то развел пламеневший огонь, и Оуэн просто стоял, загипнотизированный горящими углями. Не слышал голоса, который призывал его раньше, не видел никаких следов ребенка, назвавшего его папочкой.

— Генри!

Он подошел ближе к печке, но жар от нее шел совсем слабый, создавал иллюзию тепла — не столько жар, сколько влажное дыхание, овевавшее кожу.

Потом на глаза попался верстак.

Нет, не просто верстак. Оуэн в жизни не видел ничего подобного, разве в детстве в фильмах ужасов, которые теперь не может смотреть. Пилы, молотки, сверла, ломы и топоры, тесаки, отвертки, десятки разнообразных зажимов, на деревянных колышках висят мотки толстой веревки, задубевшей от крови. На почетном месте огромные зазубренные ножницы, бритвы длиной в фут с зубцами, похожие на жвалы гигантского насекомого. На полу ведро с водой, где вымачиваются кожаные кнуты, свисая как плети черного вьющегося растения. Острые железные колья, отполированные стальные крючья рядом с многочисленными рукодельными масками из кожи, в которые вбиты десятки гвоздей острием внутрь. Маленькие металлические тиски для рук с зажимами и винтами для раздробления мышц и костей аккуратно расставлены в ряд. Дальше лист фанеры с хомутами из сыромятной кожи и вытяжными сменными кандалами.

Угли встрепенулись — в помещение кто-то вошел.

Оуэн медленно оглянулся, сделал шаг назад, упал на полу, понижавшемся на шесть дюймов. Нечто вынырнуло на свет, и он сразу одним взглядом охватил массивную бычью фигуру, голую, кроме запятнанного кожаного мясницкого фартука, с блестевшими от пота широкими плечами, ляжками и ягодицами. Тело покрыто густыми курчавыми волосами вроде звериной шерсти. Он чуть не проглотил язык, прилипший к нёбу, впал в ступор от страшного, ядовитого, лишившего разума ужаса. Все прочие черты мужского лица затмевали красновато-желтые глаза, горевшие гораздо ярче печки. Можно было бы поклясться, что их огонь зеркально отражается в длинных зубах.

— Что за черт… — пробормотал он.

Рука, огромная, как множество рук, схватила его за запястье, дернула, свалила с ног. Оуэн влетел в ячейку за перегородкой, упал лицом в подстилку из гнилой соломы. В ногу впилось что-то острое. Посмотрев, он увидел длинное желтовато-белое человеческое ребро с прилипшим лоскутом материи и отшатнулся. Нечто нависало над ним, обожженное лицо скалилось в беззвучном смехе, который как-то совпадал с мерцанием углей в печурке.