– Ты поступила так, чтобы легче было убежать, – кивнул Келли. От него потребовалось громадное напряжение воли, чтобы сохранить спокойствие. – Слава Богу.

– Я ни в чем не винила бы тебя, если бы ты отвез меня обратно и пустил на все четыре стороны. Может быть, папа был прав, говоря все такое про меня.

– Пэм, ты помнишь то время, когда ходила в церковь?

– Да.

– А ты помнишь, чем кончается исповедь? «Иди и больше не греши»? Ты думаешь, я не делал в жизни ничего плохого? Мне никогда не было стыдно? Не было страшно? Не ты одна, Пэм. Да представляешь ли ты, сколько от тебя потребовалось мужества, чтобы рассказать мне все это?

Ее голос сейчас был лишен всяких эмоций:

– Ты имеешь право знать обо мне все.

– Теперь я знаю, и это ничего не меняет. – Он помолчал. – Впрочем, нет, меняет. Ты даже смелее, чем я думал вначале, милая.

– Ты уверен? А что будет потом?

– Единственное «потом», которое беспокоит меня, – это если эти люди узнают, где ты сейчас, – сказал Келли.

– Если они когда‑нибудь найдут меня... – В ее голосе снова появились эмоции. Страх. – Каждый раз, когда мы будем приезжать в город, они могут увидеть меня.

– Мы будем осторожны, – сказал Келли.

– Я никогда не буду в безопасности. Никогда.

– Видишь ли, существует два способа решить эту проблему. Ты можешь продолжать скрываться. Или помоги мне посадить их. Пэм выразительно покачала головой:

– Они убили девушку, потому что знали, что она идет в полицию. Вот почему я не могу верить копам. К тому же ты не представляешь, какие они страшные.

Сара была права относительно чего‑то еще, увидел Келли. Пэм надела купальный лифчик, и солнечные лучи выразительно подчеркнули рубцы на ее спине. Это были полосы, на которые не ложится солнечный загар. Эхо кровавых рубцов, нанесенных другими ради своего удовольствия. Все это началось с Пьера Ламарка или, точнее, с Доналда Маддена – маленьких трусливых людишек, решавших свои отношения с женщинами с помощью силы.

И это мужчины? – спросил себя Келли.

Нет.

Келли сказал Пэм, чтобы она оставалась на месте, и направился в машинное отделение бункера. Он вернулся с восемью пустыми пивными банками, которые поставил на землю футах в тридцати от шезлонгов.

– Заткни уши пальцами, – сказал он ей.

– Зачем?

– Пожалуйста, – попросил он. Когда она сунула пальцы в уши, правая рука Келли стремительно метнулась к поясу, и из‑под рубашки появился кольт 45‑го калибра. Он прицелился в банки, держа пистолет двумя руками и ведя дуло слева направо. Одна за другой – с промежутком, может быть, в полсекунды – банки падали или взлетали на пару футов вместе с грохотом выстрела. Еще до того, как последняя банка упала на землю после своего короткого полета, Келли извлек из пистолета пустой магазин, вставил новый, и семь банок опять покатились по земле или взлетели в воздух. Он проверил, что оружие не заряжено, спустил курок и сунул пистолет за пояс под рубашку, прежде чем сесть рядом с Пэм.

– Совсем нетрудно напугать молодую девушку, у которой нет друзей. Гораздо труднее напугать меня, Пэм. Если кому‑то захочется напугать тебя, сначала ему придется поговорить со мной.

Она посмотрела на банки, потом на Келли, который был доволен собой и меткой стрельбой. Демонстрация стрельбы из кольта пошла на пользу, освободив его от накопившегося напряжения, за эти несколько секунд он увидел за каждой банкой лицо. Однако он заметил, что все еще не сумел убедить ее.