Наверное, на порядок больше, чем об этом кто-нибудь в Монтедоре догадывается. – Рэнсом, перешарив весь холодильник и так и не найдя того, что искал, закрыл его и закурил. – Если здесь произойдет революция, то ранчо будет потеряно для его владельца…
– Некоторые не прочь его и потерять.
– С них тут же спишутся налоги?
– Хотя бы, – пожала плечами Мадлен. – Впрочем, это меня уже не касается. Моя задача – только продать ранчо.
– А что ты будешь делать, если немцы откажутся его покупать?
– Найду другого покупателя, – спокойно ответила Мадлен. И добавила с ироничной улыбкой: – Хочется на это надеяться.
– И сколько времени у тебя все это займет? Я имею в виду переговоры, – поинтересовался Рэнсом.
– Четыре дня. На завтра у меня на весь день запланированы деловые переговоры. Послезавтра мы едем на ранчо. Еще день может уйти на всякие бумажные дела и оформление сделки, если она все-таки состоится. Но немцы пока не прилетели, я прибыла первой, чтобы посмотреть, как тут идут дела.
Рэнсом кивнул и посмотрел в окно. Около банка, мимо которого они проезжали, собралась толпа человек в тридцать. Каменная стена, вдоль которой они ехали, была вдоль и поперек испещрена революционными лозунгами. Босоногие мальчишки подбегали к машинам, стоящим в долгих пробках, и предлагали водителям купить у них цветы, свежие газеты, жидкость для мытья автомобильных стекол, кока-колу. Рэнсом знал, что если кто-то и решался купить у бедняков мальчишек воду, то должен был выпить ее прямо на месте, а бутылку отдать обратно – стеклянная посуда в Монтедоре стоила очень дорого, чтобы ее могли просто подарить покупателю. А юный продавец, разумеется, использовал бы ту же самую бутылку снова и снова – и у него не было бы времени, чтобы вымыть ее… А когда настанет вечер, к босоногим продавцам присоединятся проститутки, будут бродить по пыльным улицам, приставая к пешеходам и водителям машин. Большинство из них – еще совсем девочки, однако нищета лишила их нормального, здорового детства.
– Вообще-то главная дорога к президентскому дворцу гораздо красивее, чем эта… – сказал Рэнсом. – Там находятся посольства, старое кладбище, наконец, огромная церковь, на сооружение которой потрачено около семи миллионов долларов. Последний президент хотел выстроить ее в память о своей умершей матери, однако она так и не была достроена.
– Мои сестры были очень недовольны, когда узнали, что я снова собираюсь сюда, – призналась вдруг Мадлен.
– Ну, если бы у меня была сестра, я бы тоже не хотел…
– Нет, я говорю не о Монтедоре. Они не хотели, чтобы я принимала приглашение от президента Веракруса. Особенно младшая сестра. Она сказала… – Мадлен поежилась. – Ну, в общем, ты понимаешь.
– Еще бы… Но по крайней мере ты будешь в безопасности.
– Именно это я им и сказала.
– Ну а уж коль скоро ты не хочешь возвращаться в отель «У тигра»…
– Нет. Не хочу.
Вспомнив мягкое выражение ее лица перед их сегодняшним рейсом, Рэнсом наконец решился задать вопрос, который не давал ему покоя вот уже несколько месяцев:
– Твоего имени не оказалось тогда в списке постояльцев отеля «У тигра», я проверил все бумаги. Ну, тогда, на следующее утро… – Рэнсом увидел, как Мадлен стискивает зубы, но тем не менее продолжил: – Что же ты делала там в такое время? Ты, Мадлен Баррингтон, у которой не было ни багажа, ни даже отдельной комнаты…
Мадлен аккуратно поправила юбку, не глядя на Рэнсома. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал глухо и отстраненно.
– Накануне я провела весь день в аэропорту в ожидании своего рейса. |