— Погребенного или нет?

Задавая вопрос, он страшно возвысил голос и вцепился свободной рукой в мою вторую кисть.

— Непогребенного.

Я не успел договорить, как кровь опять прилила к его щекам, глаза его вновь засверкали, и он разразился торжествующим хохотом, невыразимо напугавшим и удивившим меня.

— А что я вам говорил? Что вы теперь скажете об этом старинном прорицании? — вскричал он, выпуская мои руки и расхаживая взад-вперед по комнате. — Признайтесь, вы были не правы. Признайтесь, как признает весь Неаполь, лишь только мне удастся доставить туда гроб с трупом!

Его смех становился все более и более раскатистым. Тщетно пытался я успокоить его. Появление в комнате его слуги и хозяина гостиницы лишь подлило масла в огонь, и я отправил их восвояси. Когда я закрывал за ними дверь, мне бросилась в глаза лежавшая на столе рядом со мной стопка писем мисс Элмсли, которые мой бедный друг так бережно хранил и с таким трогательным постоянством читал и перечитывал. Поглядев на меня как раз в ту минуту, когда я проходил мимо стола, он также заметил письма. Надежда на будущее, связанная с писавшей эти письма и вновь пробужденная в его сердце моим известием, казалось, тотчас завладела им, едва лишь он взглянул на драгоценные памятные строки, обратившие его мысли к нареченной ему супруге. Смех его стих, он подбежал к столу, схватил письма, затем, на секунду оторвавшись от них, посмотрел на меня с каким-то совсем другим выражением, от которого у меня сжалось сердце, опустился на колени перед столом, прижался лицом к письмам и разразился слезами. Я не хотел мешать беспрепятственному излиянию этого нового чувства и, не сказав ни слова, покинул комнату. Когда я возвратился через несколько минут, он спокойно сидел в кресле и читал письмо, а вся стопка покоилась у него на коленях.

Он был сейчас сама доброта; в его движениях сквозила чуть ли не женственная мягкость, когда он встал мне навстречу и взволнованно протянул руку.

Пожалуй, он был сейчас достаточно спокоен, чтобы выслушать все подробности того, что мне предстояло ему поведать. Я не утаил ничего, кроме кое-каких частностей, связанных с состоянием трупа. Я был не вправе присваивать себе его долю участия в предстоявшем нам деле, за исключением одного — переправки тела, это он должен был целиком и полностью передоверить мне, и, получив мои заверения в том, что заключенные в гроб останки явно и бессомненно являются останками разыскиваемого им человека, удовольствоваться лицезрением записки месье Фулона.

— У вас не такие крепкие нервы, как у меня, — произнес я, считая нужным извиниться за свой откровенный диктат, — отчего я и вынужден просить вас предоставить мне руководство всеми нашими ближайшими действиями, пока под моим присмотром гроб не будут запаян и предоставлен в ваше распоряжение. После чего я верну вам все свои полномочия.

— У меня нет слов, чтобы благодарить вас за доброту, — ответил он. — Родной брат не мог бы сделать для меня больше и проявить большее терпение, чем вы, оказывая мне помощь.

Он смолк и впал в задумчивость, потом стал медленно и тщательно перевязывать письма мисс Элмсли, после чего вдруг бросил взгляд на пустую стену рядом со мной с тем самым странным выражением, смысл которого был мне теперь так хорошо известен. С того дня, как мы выехали из Неаполя, я старался не волновать его и намеренно избегал бесполезных и шокирующих разговоров о призраке, который, как он полагал, постоянно его преследует. Но сейчас он выглядел столь спокойным и собранным, столь не способным впасть в перевозбуждение при упоминании опасной темы, что я решился заговорить не обинуясь.

— Что, призрак все еще является вам, как и в Неаполе? — спросил я.

Он поглядел на меня и улыбнулся:

— Разве я не говорил вам, что он следует за мной повсюду? — Он снова устремил взгляд в пустоту и продолжал, обращаясь туда, как бы к третьему собеседнику, присутствующему в комнате.