— Взялись, ребята, — хрипло сказал десятник своим людям, которые обступили костер и мехи. — Ну? Начали. И — р-аз, и — два, и — р-раз, и — два…

Десятник командовал, две пары солдат, держась за длинные рукояти мехов, нагнетали горячий воздух, четверо расправляли своенравную оболочку, а Бен-Саиф придерживая широкую кожаную кишку, не давая ей выпасть из отверстия в мешке. Шар распухал, точно громадный гриб-дождевик, а люди у мехов сменялись все чаще, исходили потом, то один, то другой в изнеможении падал на колени, но неумолимый десятник осыпал его ругательствами и заставлял подняться. Все-таки мешок мало-помалу раздулся и наконец, оторвался от земли, а затем и корзина тяжело заколыхалась на кожаных ремнях. Волосяной аркан, затянутый на торце коновязи, натянулся как стрела и накренил корзину, но не пустил ее в небо.

— Готово, командир, — буркнул десятник. Бен-Саиф кивнул и легонько пнул в бедро одного из воинов, переводящего дух на мостовой.

— Ординарца ко мне. Бегом.

Воин беспрекословно поднялся и побежал, спотыкаясь, к отворенной двери. Бен-Саифа уколола жалость — ординарец на крыше, у катапульт, измученному гвардейцу придется, одолеть шесть длинных лестничных маршей.

Ординарец не замешкался, но все-таки Бен-Саиф встретил его хмурым взглядом — над головой стыл воздух в плену оболочки.

— Все, как условлено, — напомнил помощнику Бен-Саиф. — Мне сверху до тебя не докричаться, так что не забывай держать человека точно под шаром. А другого поставь между дворцом и сокровищницей для связи. «Слез» на крыше достаточно?

— По десять штук, — доложил ординарец, — на катапульту.

— Пускай еще по десять принесут, — решил Бен-Саиф, — и засыплют песком. Да поаккуратнее, ясно? Нам сейчас только горящего дворца не хватает.

— Есть поаккуратнее.

— Действуй, — отпустил Бен-Саиф ординарца.

Шар нетерпеливо подрагивал в десяти локтях над корзиной — огромный пузатый монстр, этакая темная медуза, перепутавшая воздушный океан с родным тропическим морем. Хлипкая корзина, изделие малоискушенных в воздухоплавании солдат, не внушала доверия, и Бен-Саиф огорченно посмотрел на груду своих доспехов. Их придется оставить — лишняя тяжесть. А впрочем, разве спасут доспехи, если он сверзится с неимоверной высоты? По жилам разливался муторный страх, душа так и норовила спрятаться в пятки, и Бен-Саиф подумал невольно: а не запустить ли в поднебесье кого-нибудь другого, хоть того же ординарца? Нет, нет и нет. В горной гвардии каждому рекруту нервым делом вбивают в голову золотое правило: сам задумал, сам и выполни. Иначе потом локти будешь кусать, сетуя на чужую тупость.

«Эх, Лун, — тоскливо подумал сотник. — Вот кого бы я сейчас охотно посадил в корзину, так это тебя. Конан и глазом не успел бы моргнуть, как проникся бы к нам симпатией. Или в его отряде появились бы наши люди».

Он подпрыгнул, схватился за шаткий борт корзины, перевалился через него, встал, обрел устойчивость и с замиранием сердца дал знак десятнику. Тот подскочил к коновязи, сбросил волосяной аркан, и шар, вздыхая, как живой, и грузно переваливаясь с боку на бок, поплыл ввысь.

В добром полете стрелы над дворцом прочный канат оборвал подъем летательного аппарата. Под напором легкого ветерка мешок с теплым воздухом двинулся на северо-восток. В сторону Агадеи. И окончательно завис над обширным мандариновым садом.

«Ага, вот они где, подлецы!» — сразу углядел Бен-Саиф к востоку от сада лагерь противника.