Первая стрела пролетела мимо цели и вспыхнула на земле, другая, выпущенная навскидку, угодила в наплечник рослому всаднику, на вид самому сильному и опасному из троих. Ослепительно сверкнула рукотворная молния, но богатырь не схватился за глаза, как ожидал стрелок, — он, казалось, вовсе не заметал вспышки. Новая стрела выскользнула из колчана и легла на лук, вот-вот она метнется навстречу другому всаднику… Но любопытство пересилило и страх, и здравый смысл. Горногвардеец чуть повернул корпус и снова выстрелил в богатыря. И снова тот даже не покачнулся в седле, хотя наконечник из обожженной глины, начиненный зеленым порошком, разбился о его нагрудник.

С двадцати шагов в агадейца выстрелил арбалетчик в таких же, как у него, серых доспехах, и лук упал на гранитные плиты, а на тетиву закапала кровь.

Жуткие сабли клыков неудержимо сходились, но между ними еще оставался зазор локтя в три, и мстители прыгнули в него прямо с седел, головами вперед. Только самый рослый из них, незрячий бусарец Сафар, замешкался, и мальчик-поводырь услыхал предсмертный крик. Перекувыркнувшись на полу, он вскочил на ноги и увидел, как стальные зубы окрашиваются в алое, услышал, как хрустят кости его друга. Мальчик завизжал, как будто не Сафар, а он сам погибал в тигриных клыках.

Агадеец, опустивший решетку, отпрянул от рычага и схватился за короткий меч, но не успел выдернуть из ножен. Серой рассвирепевшей кошкой метнулся к нему двенадцатилетний воин, прыгнул на грудь, обхватил левой рукой за шею, а правой ударил в лицо. Тонкий кинжал, зажатый в детском кулаке, распорол ноздрю, щеку и вонзился в шею; рванув его на себя, поводырь перерезал врагу горло. Солдат захрипел от боли, конвульсивным толчком отшвырнул подростка, а затем выхватил-таки меч и наугад ударил во мрак, который вдруг сгустился перед его глазами. И услышал сдавленный возглас и падение легкого тела. Но не успел порадоваться меткому удару.

Широкими прыжками Юйсары мчалась до лабиринту коридоров, что пронизывали гранитного монстра, бежала сквозь вечные сумерки, сквозь затхлую, заплесневелую прохладу. Изредка встречались факелы, их ровное пламя освещало засохшую кровь на стенах — несколько дней назад по этим коридорам агадейцы гонялись за воинами Сеула.

Ни единой души не встретилось дочери пастуха в темной паутине ходов, и ее разобрал страх. Она заблудилась! Гарнизон сокровищницы уже знает, что случилось у ворот, теперь агадейцы обыщут все коридоры и обязательно найдут ее. И убьют. Потому что живой она не дастся.

Неожиданно впереди, в дюжине шагов от нее, из бокового коридора вышел долговязый агадеец. Юйсары застыла, как вкопанная, а солдат обеспокоено произнес: «Э!? Ты кто?» Она медленно опустилась на корточки, приподняла арбалет, надавила на спуск. В коридоре было темно, но ей показалось, что на агадейце нет доспехов. Она не была уверена в этом, но все-таки рискнула. Выстрелила ему в грудь.

Солдат зашатался, привалился к стене, сполз на пол. Юйсары перепрыгнула через его ноги, едва различимые в темноте, и свернула в боковой коридор; вслед неслись вопли раненого. Где-то в недрах сокровищницы закричали его встревоженные товарищи. Юйсары опять повернула за угол и увидела свет, широкий белый прямоугольник на полу, а другой, поменьше, но гораздо ярче, — вверху, в стороне, над длинным и пологим дощатым пандусом.

Путь на крышу! Юйсары торопливо перезарядила арбалет, выпрямилась и пошла по пандусу вверх, но не сделала и пяти шагов, как в белом проеме возник человеческий силуэт. Агадейский воин тоже заметил ее и окликнул, в точности как тот, долговязый, которого она ранила в темном коридоре. В ярких лучах солнца на нем поблескивали доспехи, и Юйсары не решилась выстрелить. Она повернулась кругом и неспешно двинулась вниз по пандусу.

— Э!? — снова пробасил солдат из обслуги катапульты. — А ну, погодь!

Между пандусом и стеной напротив люка была полоска горизонтального пола, она вела к другому коридору.