|
Наполеон III видел в Англии препятствие для своих «бонапартистских» захватов в Европе, он мечтал об изгнании Австрии из Италии, а в результате ему была нужна опора на Россию, и Россия ему поможет, но долг платежом красен... Орлов жаловался, что требования англичан чудовищны: — Они требуют срытия фортификаций на Аландских островах в Балтике, уничтожения судостроительных верфей в Николаеве. — Валевский, — отвечал Наполеон III, — для видимости будет отстаивать союзную точку зрения до предела, и вы до предела сопротивляйтесь. Когда предел наступит, Валевский разведет руками и скажет, что России надобно уступить... Буоль уже вторгался с войсками в Бессарабию: — Если Россия побеждена, ей следует подчиниться! Орлов, оскорбленный, встал: — Австрия, может быть, и привыкла заключать мир после многих своих поражений, но Россия в таких позах еще не бывала! И вы ведите себя приличнее, ибо, если верить газетам, Севастополь взяли не вы, а доблестные французы. Валевский, выбрав момент, шепнул Орлову: — Вам все-таки предстоит отрезать кусок степей, и пусть Буоль стрижет там «золотое руно» с цыганских баронов... Орлов произнес слова — пророческие: — Вы, австрийцы, еще не знаете, какого моря слез и крови будет вам стоить это несчастное исправление границ... Вслед за этим Валевский испортил настроение Габсбургам на множество лет вперед: он заявил, что Европа желала бы видеть Дунайские княжества объединенными в единое государство. Орлов, как опытный игрок, перехватил этот «мяч» в полете и мастерским ударом послал его за сетку противника: — О воссоздании самостоятельного и свободного государства Румынии можно говорить лишь в том случае, если из земель валашских будут выведены войска Австрии и Турции! При этом молчальник Али-паша вяло осунулся, «а Буоль (писал очевидец) столь яростно возражал против объединения княжеств, что временами казалось — он потерял рассудок». — Как вам не стыдно! — кричал он. — Ваша армия высадилась на острове Змеином и контролирует все дунайское устье... Орлов был сегодня при мундире, он водрузил громадную длань на золоченый эфес великолепной сабли и ответил так: — Змеиный, — известковая скала, на которой, по преданию, погребено тело Ахиллеса, размером остров не больше тарелки, и я не понимаю горячности графа Буоля, упрекающего нас в наличии русской прислуги на маяке острова Змеиного... — А там есть маяк? — тихонько спросил Врунов. — Если нет, так завтра будет, — шепнул Орлов... Но политика султана турецкого — это политика Лондона, а объединение Дунайских княжеств в Румынию — это начало развала Турецкой империи. Кларедон упрекнул Валевского: — Вы желаете быть русским более самих русских... Лишь под конец конгресса в зал заседаний были допущены прусские представители, делегацию которых возглавлял берлинский бюрократ Отто фон Мантейфель. Орлов дружески тронул его за локоть и доверительно сказал: — Я покажу вам, что пишет мне государь... Александр II писал: «Мы, конечно, не можем забыть, что из всех великих держав одна Пруссия не была нам враждебна...» Петербург с Берлином сковывали давние родственные узы Гогенцоллернов с Романовыми, а мать Александра II была внучкою короля Фридриха Великого... Пушечными выстрелами перед домом Инвалидов, где покоился прах Наполеона I, Европа была извещена о наступлении мира. Итак, все кончено. Кларедон подошел к Орлову, предлагая руку для пожатия. — Ну что там рука! — с радушием отвечал Орлов. |
