Хотя она не говорила об этом, было ясно, что для нее в новинку, когда ее внимательно слушают и говорят как с равной.

Отец Николь беседовал с нею исключительно о своих картинах — и разговор съезжал на людей, чьи коллекции были богаче, чем его.

Мама любила ее и неизменно старалась сделать дочь такой же обходительной, нежной и сострадательной, какой была сама.

Что касается Джимми, то с ним разговаривать вообще было бессмысленно.

Джимми дышал, думал и жил только для Кингз-Кип.

А сейчас, к восхищению Николь, она оказалась в обществе мужчины, который был чрезвычайно умен и много путешествовал.

За неимением других собеседников ему приходилось разговаривать только с нею, но, понимая это, Николь в то же время очень боялась рассердить его.

Она осторожно попробовала выяснить у Довкинса, не играет ли его хозяин в шахматы, — и с радостью узнала, что он лучший игрок в своем клубе.

Играть в шахматы Николь научил отец.

Долгими зимними вечерами, когда за окнами завывал ветер и о картинах все уже было рассказано, они усаживались за доску и сражались часами.

Кроме того, сэр Артур научил свою дочь игре в нарды — Николь тогда была еще совсем девочкой.

Оказалось, что Довкинс весьма предусмотрительно положил в багаж маркиза и шахматы, и доску для нард.

— Как вы догадались их захватить? — воскликнула Николь, узнав об этом. Довкинс усмехнулся.

— Уж я-то знаю, каким бывает его светлость, когда ему становится скучно, — сказал он, — и могу сообщить вам, мисс, что скучно ему становится быстро!

Николь встревожилась, как бы ему не стало скучно с ней до такой степени, что он отправил бы ее назад в Англию.

В своей скромности она даже не подозревала, что маркиз на удивление сильно заинтересовался ею — потому что она была совсем не такой, как он себе представлял.

Вместе с тем ему не терпелось поскорее вернуться в Англию.

Поэтому он не стал задерживаться в Афинах или встречаться с кем-нибудь из своих друзей.

Прямо с вокзала маркиз повез Николь в гавань.

«Морской конек» ждал его у пристани.

Эту яхту маркиз не раз использовал, выполняя поручение министерства иностранных дел.

Поэтому он установил на ней более мощные двигатели, чем на любом другом частном судне такого же класса.

Николь, впрочем, об этом не знала.

Она видела лишь, что это самая роскошная яхта, какую только можно себе вообразить.

Очень скоро Николь убедилась, что, помимо удобства и роскоши, на яхте есть прекрасно вышколенный экипаж, состоящий из матросов, отлично знающих свое дело.

Коком у маркиза был француз.

Узнав об этом, Николь сказала маркизу, что яства на их стол, вероятно, поставляются прямо с горы Олимп.

— Вообще-то, — добавила она, — поскольку мы поднялись на борт в Афинах, так оно и есть!

С легким сожалением она подумала, что очень хотела бы увидеть Акрополь.

Николь не могла понять, почему маркиз так спешил выйти в море.

Он, со своей стороны, считал, что будет ошибкой давать какие-то объяснения, которые только разожгут в Николь любопытство.

Капитану было приказано с максимальной скоростью идти к Константинополю.

Маркиз сделал только одну уступку в Афинах — сразу по прибытии поезда он послал Довкинса накупить побольше газет, независимо от того, на каком языке они напечатаны.

Довкинс отлично справился с поручением и прибыл на яхту всего десятью минутами позже маркиза и Николь.

Газеты, напечатанные на всех языках Балкан и охватывающие последние несколько дней, рассказали маркизу, как развивались военные действия между Россией и Турцией.

Он выяснил, что русские продвинулись еще ближе к Константинополю, чем предполагалось, — и, значит, любые заявления английской королевы были уже бесполезны.