Слова эти произвели на Губерта странное впечатление. Он уставился на Бруно, как бы не веря своим ушам.

– А эти слова вам знакомы? «Я хотел только рассказать вам, что привело меня сюда», – продолжал Бруно. – И что же вам ответили? «Я не хочу ничего более слышать, ступайте домой».

– Кто вам об этом рассказал? – спросил лесничий глухим голосом.

– «Тогда произойдет несчастье» – вот ваши последние слова.

– Вы даже это знаете? – спросил Губерт как бы в оцепенении.

– Что вы ими хотели сказать? – продолжал Бруно. – Что они означали?

При этом вопросе к Губерту вернулось его прежнее мрачное настроение.

– Что означали? – переспросил он. – То и означали, что случилось несчастье. Но я вовсе не имел в виду несчастье у обрыва.

– Почему же вы скрылись с того места, где были найдены вещи молодой графини?

– Чтобы лишить себя жизни.

– Вы хотели покончить с собой? – удивленно спросил Бруно. – Почему?

– Потому что не хотел больше жить, после того как молодая графиня умерла.

– Разве смерть молодой графини могла послужить для вас поводом к тому, чтобы лишить себя жизни?

– Могла, не могла – кому какое дело? – грубо ответил Губерт.

– Или вы боялись, быть может, что на вас падет подозрение, и, чтобы избавиться сразу от всех неприятностей, решили покончить с собой?

– Подозрение? На меня? – удивленно спросил Губерт, словно бы озаренный внезапной догадкой. Теперь он понял, с какой целью задавал ему вопросы следователь и что при этом имел в виду.

– Согласитесь сами, – продолжал тем временем Бруно, – что довольно странно слышать от вас о желании лишить себя жизни. Какие причины могли побудить вас к этому? Вы вполне обеспечены, имеете хорошее место, не знаете нужды, здоровы – чего еще может желать человек для нормальной жизни?

– Да уж. Сыт-то я бывал всегда, что правда, то правда, – отвечал Губерт, – но этого ведь недостаточно. У человека кроме желудка есть еще сердце и голова. Не у одних вас, и у меня тоже. В этом мы похожи. А коли есть голова и сердце, есть и мысли, и тоже не у одних вас, но и у меня. А теперь у нас обоих ничего не осталось в жизни, – добавил Губерт, и в голосе его зазвучала острая боль. – Теперь все кончено. Она умерла.

Бруно вопросительно взглянул на лесничего: тот, судя по всему, был сам не свой, путался в мыслях и словах, – в общем, выглядел просто помешанным. И асессор счел за благо отпустить его.

– Странный человек, – пробормотал Бруно, когда Губерт ушел. – И как сильно переменился, прямо-таки невозможно узнать. Теперь, пожалуй, не остается сомнений, что он и есть преступник.

VII. ПРИЗРАК СТАРОГО ВИТА

Там, где море омывало крутые береговые утесы, где ропот волн не смолкал ни на минуту, – там природа создала укромный, неприступный уголок, оберегаемый морем и скалами.

Казалось, со времен сотворения мира здесь не ступала нога человека, и это дикое место, это нагромождение каменных глыб, где даже в тихую погоду шумел прибой, сохранилось в неприкосновенном, первозданном виде.

Но что это шевелится в вечернем полумраке у подножия отвесных скал? Что это, почти такое же белое, как и окружающие меловые утесы, движется у самой воды, пробираясь между огромными глыбами? Человек ли это? Неужели природа так и не достигла своей цели, и некий смельчак, вопреки всем неприступным преградам, все-таки проник сюда? А как же слухи, что никто не может попасть в это место, не поплатившись жизнью? Не более чем легенда – порождение народного суеверия?

Но это, действительно, человек. Он двигается.